Мне всякий раз бывает грустно, когда Вовка расстается еще с одной непосредственной, озорной мальчишеской черточкой, на смену ей часто приходит обыденное, неприметное, общепринятое. Сыну не понять этой грусти, потому что он не переживал еще радости неожиданно возвращенного детства…
Скоро наступит воскресенье. Соберутся мои друзья. Мы условились жарить шашлык. У нас есть для этого свой мангал: старая детская ванночка с обрезанными краями и прорубленными в днище дырками — для тяги. Есть и шампуры — куски расплющенной проволоки. Кто-нибудь начнет гонять мяч — детский, за неимением футбольного. Другие примутся соревноваться на трехколесном велосипеде. Большинству из нас под сорок, а кому и — за. Мы все достаточно солидные. Мы бреемся каждое утро, и из предмета гордости это давным-давно превратилось в скучную обязанность. Мы совсем не мальчишки и бываем счастливы, когда снова становимся ими.
Впрочем, все это ребячливость. И она хороша, без нее жизнь в чем-то утратила бы свою свежесть.
Моим другом никогда бы не мог быть человек, в котором ничего не осталось от мальчишки. Мальчишками перестают быть с годами только люди плохие и скучные. Они говорят о других с ухмылкой сожаления: посмотрите, мол, вырос человек, а все еще остается ребенком, ничему его жизнь не научила. А может быть, это говорит лисица, которая видит зеленый виноград. Может быть, это говорят те, кто давно отрекся от мальчишки, посчитав его обузой в мире взрослых. Говорят те, кто считает мальчишеством не только забавы, но и умение зажечься, готовность, если ты не согласен, спорить хоть со всем миром, способность мечтать. Кто поменял «я так думаю» на «так велено», я «так чувствую» на «так принято», желание сказать правду на умение сориентироваться. Это они, стремясь истребить мальчишку во взрослом, придумали даже специальный термин — «незрелость».
Корней Чуковский в своей книге «От двух до пяти» писал: «Нужны были сотни лет, чтобы взрослые признали право детей быть детьми».
И для взрослого оставаться мальчишкой — тоже его право, не на озорство, нет, право всегда быть естественным человеком.
«Мужчина не может снова превратиться в ребенка или он становится ребячливым, — писал Карл Маркс. — Но разве не радует его наивность ребенка и разве он не должен стремиться к тому, чтобы на высшей ступени воспроизводить свою истинную сущность. Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде?»
…Вовкина учительница не то что жаловалась на сына — высказывала опасения, советовалась. Она говорила, что мальчик уж очень «правильный», он нетерпим к неправде, тяжело переживает нечестные поступки товарищей, мальчик обостренно честен. Не будет ли ему трудно в жизни? Я обещал подумать. И подумал. Хочу, чтобы он всегда оставался таким. В конце концов, Дон-Кихот был великолепным мальчишкой и не последним человеком на земле.
ЛЕГКО ИЛИ ТРУДНО БЫТЬ СВЯТЫМ?
Задумывались ли вы когда-нибудь, кто такой святой? Паинька, праведный человек. Такой праведный, что жуть берет: за всю жизнь не разбил ни одного стекла и не выпил воды сырой — потребляет исключительно кипяченую.
Если святой — значит, хороший, так уж принято. Он тебе и сознательный, он и самоотверженный; что бы ни сделал, все «во имя». У него и сила воли, и характер твердокаменный. Как подумаешь о нем, так за себя краснеешь: ты-то вовсе не святой.
Полноте, сдается мне, что святым быть совсем не трудно, очень скучно и удивительно бессмысленно. Хвалу ему воздают не за дела, а за безделье, хвалят не потому, что хороший, а оттого, что никакой. Сидит себе не высовывается, будто нет его. Всем удобен, ни для кого не помеха.
И живется святому совсем не худо. Его никогда, например, не мучают сомнения: сделал как велено — и молись себе на здоровье. Он давно зарубил себе на носу: поступать согласно писанию, тютелька в тютельку. И делает. А потом собой же и любуется: до чего же я святой, какой особенный, ничегошеньки-то мне самому не хочется! Конечно, особенный, если толком-то и хотеть не научился. Бывает и с ним: вдруг появится соблазн сделать что-нибудь такое этакое, не бесполезное. Но прежде согласует, как на сегодняшний день, дозволено это святому или нет, а если выяснит, что неположено, так сразу и расхочется. Его-то уж никто не упрекнет в необдуманном поступке…
Наверное, первую обезьяну, которой вздумалось расхаживать на задних лапах, соплеменники осудили.