Комната оказалась в подвале под машинным отделением. В окна видны лишь ноги прохожих. Пол в комнате покрыт подозрительной бурой краской, в углу одиноко стоял стол.
А ребят набралось много. Человек пятьдесят. Они толкались и галдели кто во что горазд. Но и Миша не обольщал себя надеждами. Он стукнул кулаком по столу и крикнул:
— Ребята! А ну, ребята, сделайте так, чтобы минуты три было тихо.
За три минуты Миша успел пересказать все, что говорил чернявый парень, и даже от себя добавил:
— Только предупреждаю, ребята, вам надо будет отказаться от некоторых привычек.
— Каких таких?
— Бросить ругаться.
— Ого!
— Бросить курить.
— Эге!
Вот и все, что было в первый раз. Договорились встретиться назавтра, и разбежались ребята. Лишь несколько мальчишек задержались подле Стремякова.
— А паек давать будут?
— А форму дадут?
— А в футбол играть будем?
Он и сам толком не знал, что будет.
Снова собрались ребята. Миша приготовился рассказать им о положении детей в странах капитала. Сидеть было не на чем, и разместились все на полу. Только Володька Горячев залез на подоконник. Сидел, болтал ногами и все время что-то жевал.
— Недавно мировая буржуазия закрыла печатный орган детских коммунистических групп… — сказал Миша и услышал «бац».
Володька Горячев стрелял из трубки жеваной бумагой. Миша отобрал трубку и продолжал:
— …Этим буржуазия показала, что она видит в организации детских рабочих групп грозную надвигающуюся силу…
Ребята слушали внимательно, только ерзали все время по полу. А когда Стремяков исчерпал свои познания в международном детском движении и ребята поднялись с пола, штаны у всех оказались в краске, а на полу, на тех местах, где они сидели, появились темные пятна.
— Я знал, что пол красится, — сказал Володька Горячев. — Я нарочно на окно сел. Что, взяли?
В третий раз ребят собралось заметно меньше. А те, кто и пришел, долго дожидались Стремякова. Миша тем временем бегал по типографии: не мог найти ничего подходящего, на чем бы усадить ребят. Думал, старые ящики приспособить, да ни одного не обнаружил, все пожгли. Заглянул на склад и обомлел: лежат великолепные плетеные стулья, стол к ним и даже две качалки.
В ячейке Стремякову посоветовали:
— Бери, пока хозяин не объявился.
Миша ухватил два стула и побежал к ребятам. Мебель живо перетаскали. Попрыгали на качалках и разошлись. А чего еще было делать?
Несколько дней спустя в комнату к ребятам зашел директор. Вдруг побагровел весь, стоит и на мебель смотрит:
— Вы где эту мебель подхватили?!
— Какую? — на всякий случай спросил Миша.
— Ту, на которой сидишь. Плетеную!
— Со склада, а что? — выяснял обстановку Миша.
— А то, что моя же это мебель. Мы ее с женой с дачи привезли и в склад сложили, чтобы за зиму не покоробилась.
Директор пошумел, но мебель оставил. Сидеть теперь было на чем, да некому. Все меньше приходило ребят. Голодных мальчишек не тянуло в холодную и сырую комнату, они рвались на улицу: продавать папиросы «Ява» и «Ира» было интересней.
Торчать в промозглой комнате Мише тоже не хотелось. Начал он вместе с ребятами играть во дворе и в прятки, и в казаки-разбойники, и мяч гонять. Игры эти были Мише не в тягость, играть он любил. Только вспоминал иногда про чернявого парня из горкома комсомола, и сосало под ложечкой: а ну спросит, сколько бесед провел Стремяков, что успел за это время сделать для воспитания подрастающего поколения в коммунистическом духе. А может быть, он и не боялся вовсе этого чернявого парня, знал наверняка: не сегодня, так завтра непременно придумает этакое, что придется ребятам по душе. И, представьте себе, придумал. Нет, Америк он не открывал. Просто взялся учить ребят строевой премудрости.
Охотников до этого занятия нашлось хоть отбавляй. Оказалось, что строиться в колонну по четыре, вытягиваться шеренгой, держать равнение и маршировать (в основном на месте, потому что двор был завален хламом) очень даже интересно.
Ребята изо всех сил старались не сбиваться с ноги и по команде «Левое плечо вперед!», как это поначалу ни казалось чуднó, дружно поворачивать направо. Они торопили Мишу, уговаривали поскорей выйти за ворота, строем пройти по улицам. Ребята предвкушали сладостные минуты торжества, они не знали еще этого выражения — «публично заявить о себе», но отлично представляли, какой переполох вызовет среди мальчишек всей округи их появление. Представлял и Миша и все-таки медлил, откладывал, чего-то ждал.
Стремяков не ждал, а искал. Искал всюду, где только можно. Ему нужен был барабан. Он хотел еще большего торжества и заранее слышал гулкую и бодрую барабанную дробь, под которую так легко и точно отпечатывать шаг.