Вот и теперь надо было непременно что-то поделать, потому что иначе: под замёрзшим ледяным потолком заиндевевшая паутина, мороз забирается под рубашку, пальцы в ботинках коченеют, доска, похожая на зелёную обледенелую лужу, упадочный Ендриков, бубнящий по методичке, – Чурбанов в замешательстве сунул ручку в рот, залез в сумку, достал конспект – но там шаром покати, конспект растрясён на разрозненные бумажки: вместо одной листовка Митрохина, партия «Яблоко», в другую завёрнуто конфеткой что-то неведомо белёсое, на третьей нарисован план о шести пунктах со стрелочками, ниже столбиком наспех умножены цифры с нулями. Конспект был раздёрган на жизнь. Чурбанов, чертыхаясь, запихнул его обратно.
Надо купить нормальную тетрадку, подумал он и тут же мысленно оказался в канцелярском, распахнулся, навалился грудью на стеклянный прилавок – вон ту, в клеточку, с чёрной обложкой, где машинка, – а, это не машинка, а чёрное сердечко на золотом фоне, ну, тем лучше, – но что-то не то, – блин, до зачёта десять дней, когда в неё писать-то?
Чурбанов незаметно оглянулся. Полная аудитория народу. Конспект нужен ему сегодня. Здесь все его друзья, и про каждого он понимает: можно даже не пытаться.
– Дай листочек, – наклонился он к Морозову.
Морозов пожал плечами и выдернул лист. Ендриков успел уйти тем временем далеко и читал уже что-то совсем непонятное. Нить была потеряна. Поезд ушёл и прогудел.
– Морозов, а чуровского конспекта ни у кого нет?
– Не знаю, я ещё не ксерил. К нему весь поток в очередь стоит, здравствуйте.
– А кто ксерил? У того отксерить можно?
– Ксерокс хреновый на кафедре. У всех не видно ни фига. Чернила экономят. А позавчера вообще сломался.
– Это не проблема, у меня полно мест, где отксерить. Мне сам конспект надо. На пару часов.
– Иди у Чурова проси.
М-да. Проси. Ясное дело, что ничего просить у Чурова Чурбанов не будет. Да Чуров ему и не даст. А что так-то – проваливаться, что ли?
– Вот попал, – подумал вслух Чурбанов.
«Нуда, ты попал, – подумал не вслух Морозов. – Так ты же и на лекции не ходишь вообще. У тебя какой-то вечный то ли бизнес, то ли что. Чем ты там вообще занимаешься. Такие врачи разве бывают, как ты. Выпрут тебя, и правильно сделают».
После лекции Чурбанов догнал Чурова в тёмном снежном дворе. Впрочем, уже светало. Но всё равно был жуткий дубак.
– Чуров, дай конспект.
– Не могу. Все просят. Я сам когда буду учить? Почему вы тут всё сами нормально записать не можете. Почему я должен всё время всем конспекты свои давать. А тебе тем более. Ты вообще не ходил. Это вообще справедливо?
– Ну да, согласен, – согласился Чурбанов. – Я – не бесплатно. Скажи сколько. Просто за отксерить. Быстро. В удобное время. Я заплачу.
Он решал проблему. Бодро. По-деловому.
Чуров почувствовал прилив ненависти. Он остановился.
– М-м! – промычал Чуров. – Быстро… в удобное время… и-ди-на-хуй. На хуй! – он рывком сунул Чурбанову конспект, хотя десятую долю секунды назад не собирался этого делать, и пошёл своей дорогой, не слушая слов благодарности.
3. Мечтатели
– И о погоде, – сказали по радио приятным бархатистым голосом. – Завтра, в субботу, 16 октября, в Санкт-Петербурге ожидается, как и сегодня, облачная погода, местами слабый дождь, температура воздуха, прямо не верится, +19 – +21 градус… – слово «плюс» бархатистый голос произнёс с особой благодарностью. – Сергей, вы помните такие… такую погоду, чтобы в середине октября творилось такое… такая благодать?
– Нет, Лидия, я такого не припомню, – приятным баском отозвался Сергей. – И это не повод не поблагодарить уж не знаю кого, Илью Пророка или синоптиков…
– Да что там вы, молодые люди. Я тоже не помню, – сказала диджеям мама Чурова. – А чего уж и я не помню, того никогда не было.
Чуров и мама Чурова сидели у раскрытого окна и ужинали молодой картошкой с маслом и черным перцем. Погоды стояли действительно прекрасные. Даже не верилось, что середина октября. Пахло свежим ветром, горькими осенними травами, прелой листвой, дымом. Тёплые крыши в полосах ржавчины расстилались за окном. Солнца видно не было, но над всем Северо-Западом, не сдвигаясь, стояла розоватая теплая тишина.