Он помогал, как мог. Только вот мог немного, но старался. Меч Кайран вытаскивать не рискнула. Поэтому пришлось ещё и его придерживать, чтоб не болтался. При этом действительно практически на себе волочь едва переставляющее ноги тело, весившее в полтора раза больше её самой.
— Истэр нас всё равно отыщет…
— Нет, — элв уже не шептал, а почти шелестел. Лило из него так, что у Лан камзол до рубашки промок. — Главное… не по дороге…
— Без умных сообразила. Ты только сознания не теряй, а то мне останется только рядышком лечь.
— Не буду…
— И учти, за тобой долг! Между прочим, я твою шкуру спасла.
— Не в первый раз…
— Что не в первый раз? Эй, приди в себя. Натери!
— Я здесь.
Сознание он всё-таки потерял. К счастью, из этого треклятого парка они выбраться успели. И кучер, что странно, не дал дёру. А спрыгнул с облучка, без вопросов помог затащить элва в экипаж. И так же молча куда-то поехал, гоня коней, словно на пожар.
Лан уже было всё равно, куда это они несутся. Лишь бы не разреветься. Нужно придерживать безвольно мотающуюся голову Греха у себя на коленях, да следить, чтобы меч в ране не ворочался. Реветь никак нельзя.
Курица выворачивалась из рук, норовя нырнуть в реку целиком. Уже лишённая головы, она трепыхалась так, словно это что-то могло изменить. Конечно, ничего страшного не случилось бы, упади жертва в воду. Но духам была нужна только кровь, а в реке и без дополнительных трупов мусора хватало. Так что пришлось прижать птицу коленом, дожидаясь, пока багровый ручеёк иссякнет. И гадать: хватит этого или нет.
— В следующий раз ты себе вену вскроешь? — мрачно поинтересовался стоящий за спиной Редгейв. Как будто мысли подслушивал. Вот скандала с ним Кайран сейчас не хватало. — Я вообще не понимаю, зачем ты возишься? Ясно же: нежилец. С пробитым-то лёгким, да уже два дня в лихорадке!
Элва сдвинула ногу, надавила на хрустнувший птичий хребет, выжимая последние капли. И ничего не ответила. Вообще, для обряда нужно сосредоточиться, мысленно просить того, чего ты хочешь от духов получить. Но зачем просить? Желание-то одно: только б выжил.
— Может, он в самом деле наговор наслал, а? Скажи раньше кто, что ты вот так биться будешь — не поверил бы. И за кого? Он же разве что ноги о тебя не вытирал! — вояка смачно сплюнул.
Курица, наконец, затихла, крылья бессильно обвисли. Даже безмозглая пеструшка за жизнь борется до последней капли крови. Неужели же элв сдастся? Да никогда! Если только он сам не хочет побыстрее в Серебряных лесах очутиться.
Лан поднялась, брезгливо держа птицу за холодеющие лапы. И едва сама в реку не шлёпнулась — сапог поехал по мокрой глине. Редгейв рванул, протянул руку, чтобы поддержать. Но элва отстранилась, показала знаком, мол: всё в порядке. Неприятно ей было, когда другие прикасались. Ведь вроде прошла эта напасть. Одни духи знают, с чего она вернулась.
— Да что с тобой, Лан… хозяйка? — элв нахмурился так, что глаза почти спрятались под кустистыми бровями. — Изводить себя — из-за кого? Шлюхой был, ей и останется. Хоть ты тут целый скотный двор перережь! Правда, если есть на этом свете справедливость, то станет он дохлой Шлюхой!
— Уходи, — негромко приказала Лан, глядя поверх плеча вояки на смутно белеющую среди зарослей сирени беседку.
— Ты куда сейчас? Обратно туда? — Редгейв мотнул головой в сторону особняка Натери. — Пойдём, провожу. Только руки сначала помой — перепачкалась. Опять прислугу напугаешь.
— Уходи, — так же равнодушно повторила Кайран.
— Да что ты заладила? Сейчас провожу, да пойду!
— Ты не понял, — аэра, наконец, посмотрела на мужчину. — Совсем уходи. Ты мне не нужен. Возвращайся туда, откуда пришёл.
— С ума сошла? — почему-то тоже шёпотом спросил элв.
— Нет, — ответила девушка, пожав плечами. — Уходи по-хорошему. Не послушаешь — объявлю тебя выродком[16].
— Ты не сможешь…
Даже под кирпично-красным загаром было заметно, как он побледнел. И зубы стиснул так, что желваки вздулись.
— Хочешь проверить? — Лан даже голоса не повысила. — Лучше уйди сейчас.
Элва обошла Редгейва по широкой дуге — только бы за руки не начал хватать. И зашагала к дому. Правда, на задний двор всё-таки заглянула. Бросила обескровленную курицу дворняге, при кухне отиравшейся. Да вымыла руки в бочке с дождевой водой.
В комнате Даймонда бал правили духота, полумрак и хриплое, надсадное дыхание. Окна наглухо закрыты, да ещё и плотными шторами занавешены. Свечи горят только в изголовье кровати. И ещё ненавистный, но такой привычный запах болезни и беспомощности. Ощущение, что всё это она уже видела, накатывало, стоило дверь открыть.