Смотри, фильм начинается с подобного страдания для Чувака, потому что кто-то нассал ему на ковер, который «задавал стиль всей комнате». До этого момента Чувак просто плыл радостно в своей лодочке, принимая ванны, попивая «Белый русский», слушая песни китов и играя в боулинг.
Но вот что-то происходит, он вносит изменения в свой привычный уклад — отправляется к богатому мистеру Лебовски, — и с этого момента действие начинает развиваться. Именно тогда, когда он уже не беспокоится о ковре, всплывает что-то еще. Когда это также перестает быть проблемой, снова что-нибудь случается. Одна неприятность сменяется другой, и страдание только усиливается. Почему? Потому что Чувак ожидает, что дальше все будет хорошо. Он, как и многие другие, рассчитывает, что стоит лишь завернуть за угол — и там его ждет какое-то идеальное место, где все будет замечательно. Но потом снова что-то всплывает.
Однако Чувак верен себе, поэтому ему не требуется много времени, чтобы примириться с новой ситуацией. Другое дело — его приятель по боулингу Уолтер. Он играет на амбициях Чувака: «Так нельзя, мужик». Он такой же, как любой из нас. Кто-то узнал, что у него рак, кто-то — что его жена ушла к другому или что он потерял работу. Постоянно случается то, чего мы не ждем. Вот что Будда имел в виду, говоря о страдании. И как мы на это реагируем? «Так нельзя, мужик». Но это и есть жизнь, постоянные взлеты и падения. И, подобно Чуваку, нам нужно быть верными себе. Уолтер, напротив, не может принять факт, что жизнь — такова, поэтому продолжает страдать.
Джефф: Обожаю сцену, когда Чувак выходит из себя и орет на Уолтера:
— Слышь, не нервничай!
А Уолтер отвечает:
— Я спокойнее тебя.
— Ты успокоишься?
— Поспокойнее тебя.
Люди думают, что Чувак пофигист, но в этой сцене он действительно выходит из себя. На самом деле весь фильм — о спокойном расслабленном парне, которому жизнь вдруг задает трепку. Но его это не смущает, он не пытается подстраиваться под кого-то, он всегда остается Чуваком.
Мне это близко, потому что я ужасно ценю комфорт. И часть этого комфорта в том, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих в отношении тебя. Например, многие думают, что во мне есть эта личность, что я и есть Чувак. Но я — не он. Во мне есть что-то от Чувака, но я гораздо больше, и я другой. Я могу напрягаться, нервничать, и, в отличие от Чувака, мне не всегда по душе, что люди видят мои недостатки.
Сейчас приведу пример. Томас Неллен делал мне прическу и грим на съемках нескольких фильмов. Он отличный парень из Швейцарии, очень щепетильный, талантливый художник, и мы любим болтать и обмениваться идеями, когда он наносит грим. Одна из его задач — следить за актуальностью моего внешнего вида на протяжении фильма. Например, волосы должны выглядеть так, и никак иначе, в каждой сцене. Если мой герой носит определенную стрижку и стареет за время фильма, то и волосы должны поседеть. Если герой не стареет, то, наоборот, волосы должны выглядеть одинаково, пусть даже съемки длятся месяцами. И не забывай: сцены снимаются не по порядку, а волосы должны выглядеть так, как нужно для съемок конкретного эпизода. И все это работа Томаса — учитывать мелкие детали. Вообще, фильм — это сплошь мелкие детали. Но тут как с фокусами, когда ты создаешь иллюзию, зрители не хотят знать, как именно вы это делаете. Если у героя накладной нос, то тебе как зрителю незачем видеть границу между настоящим носом и фальшивым, ты хочешь, чтобы все выглядело по-настоящему, а для этого и нужна последовательность в облике. Если что-то будет слегка не на месте — чары рассеются и зритель выпадет из истории.
Так вот, в конце одного особенно напряженного съемочного дня Томас захотел немного подстричь мне волосы. Это же его работа, так? И он вежливо спрашивает меня: «Когда будем стричься, Джефф? Волосы становятся все длиннее и длиннее».
Со стрижкой у меня старая история: когда меня стригли в детстве или просто подравнивали волосы, я просто сходил с ума. Подстриженные волосы попадали под рубашку, и я никак не мог избавиться от них. Есть еще кое-что: подстригаясь, я чувствую себя, словно Самсон, теряющий свою силу. Это как суеверия в спорте. «Эй, не пора ли тебе постирать носки?» — «Ну уж нет, это мои счастливые носки». — «Брось, не валяй дурака, какая разница?» — «Это мои носки, не трогай их, приятель!»
В тот момент все это накатило на меня, я ощутил раздражение, захотел поскорее пойти домой, поэтому опять отложил стрижку: «Если ты подстрижешь меня сейчас, то потом опять придется подравнивать концы, а я хочу отрастить волосы как можно длиннее к следующему фильму». Где, кстати, Томас тоже должен был работать стилистом.