В ту пору Иван вернулся домой и привёз целую лодку крупной рыбы.
И с тех пор Ивану и его жене во всём была удача. Взяли они к себе стариков родителей, а сами неустанно трудились и жили в полном достатке весь свой век.
КУКЛА
Везли на продажу воз кукол. Одна кукла упала на дорогу. Встала и пошла куда глаза глядят. Платьице на кукле беленькое, на голове новенькая тухья[7] серебром позванивает, чистенькие лапоточки поскрипывают, и сама как маков цвет румянцем горит.
Повстречался кукле воробушек.
— Далеко ли направилась, подруженька? — спросил воробей.
— Замуж собралась, жениха ищу! — ответила кукла.
— А я чем не жених? — сказал воробей. — Поди за меня.
— Пойти-то я бы пошла. Отчего не пойти. А вот ты сперва скажи: как ты поёшь, пляшешь и каково твоё житьё-бытьё?
Воробей тотчас запрыгал и запел: «Чилик! Чилик!» Потом заговорил:
— Где встретится зёрнышко, там и поклюю, в мякине поковыряюсь, а коли мясца захочется, букашек поклюю, вот какое у меня житьё-бытьё.
— Нет, воробей, не пойду за тебя. И пляшешь ты нехорошо, и песни у тебя нескладные, а в пыльной мякине я всё платье испачкаю.
Обиделся воробушек, вспорхнул и улетел. Пошла кукла дальше, а навстречу ей грач:
— Куда, куколка, путь держишь?
— Замуж собралась. Пошла жениха искать, — ответила кукла.
— А я как раз жениться собираюсь, — обрадовался грач, — выходи за меня!
— Сперва скажи, как ты поёшь да пляшешь и каково твоё житьё-бытьё, — спросила кукла, — тогда и о свадьбе речь поведём.
Заскакал грач, загорланил.
— Кра, кра! Вот как я пляшу и пою, — проговорил он. — А живу так: где что встретится, полакомлюсь, где навоз попадётся, пороюсь, поковыряюсь. Худо ли?
— Нет, грач, не пойду за тебя, — ответила кукла. — Песни у тебя грубые, пляска некрасивая, а в навозе ковыряться мне не к лицу — лапоточки испачкаю!
Ни слова грач не оказал, взмахнул крыльями и улетел прочь. А кукла дальше пошла. Шла, шла, повстречался ей мышонок.
— Далеко ли, нарядная, идёшь? — спросил он.
— Замуж собралась выходить. Пошла жениха искать, — ответила кукла.
— А я жениться хочу, невесту ищу. Выходи за меня!
— Выйду за тебя, если песни петь и плясать умеешь да житьё-бытьё у тебя хорошее.
— Пии, п-и-и, — запищал мышонок тоненьким голоском, будто на скрипке заиграл. И тут же закрутился юлой — плясать стал.
Кукла слушает да на пляску глядит. Остановился мышонок, стал про своё житьё-бытьё рассказывать:
— Пии, п-и-и! Житьё у меня — лучше и не надо: и хлеб в закромах, и масло в кадушках, и мёд! Ешь, пей, чего душа просит. А живу под амбаром — чистенько, сытно. Увидишь — залюбуешься!
Понравились привередливой кукле и песни, и пляска, и речи мышонка.
— Ну что ж, — говорит, — пойду за тебя замуж.
Пошли они к мышонку в дом и затеяли свадьбу играть. Позвал мышонок родню да знакомых, и началось столованье, весёлый пир. И крот в чёрной шубке, и суслик в сером платье, и мыши с мышатами все сидят за свадебным столом, угощаются, а молодые — мышонок с куклой — гостей потчуют:
— Кушайте, гости дорогие, угощайтесь!
Наелись гости, напились и захмелели. Потом в пляс пустились. А после того закричали:
— Молодую просим!
Поднялась кукла, осмотрелась, прихорошилась и пустилась в пляс. Да так плавно плясала, что только серебро чуть позванивало.
Все гости её одобряли, похваливали:
— Ай да молодая, ай да кукла!
А кукле от похвал стало весело. Подняла она голову и закружилась ещё быстрее, так что голова кругом пошла. И — бух! — упала в чашу с пивом. Вытащили её из чаши, а платье на ней всё мокрое.
Заахала кукла, залилась слезами, бросила гостей и побежала на речку платье полоскать. А тут новая беда-напасть приключилась: увязла она на берегу в грязи и выбраться не может. Глянула туда-сюда, увидела воробья, что её сватал.
— Помоги, братец воробей, выбраться, — взмолилась она, — совсем я завязла!
— Нет, кукла, ведь и собой я некрасивый, и песни мои нехороши, да и мякинной пылью боюсь тебя испачкать!
Вспорхнул воробей и улетел прочь.
В ту пору грач мимо пролетал.
— Кра, кра-а! Чего тут в грязи стоишь? — загорланил грач.
— Да вот в грязи увязла, никак не выберусь. Вытащи меня, — просит кукла.
— Кра, кра-а! Вытащил бы я тебя, да боюсь навозом испачкать!
Улетел грач. И снова кукла осталась одна-одинёшенька. Горько заплакала, а грязь её уже по грудь засосала. И тут послышались пьяные голоса. «Видно, гости наши расходятся по домам», — подумала кукла и запищала во весь голос: