— Нету, — показал он пустые руки. — Все. Но ты подожди здесь, я еще принесу.
Пока он ходил, собака не сделала ни одного шага. Она стояла как изваяние, так сильно ей хотелось есть. Даже когда возле нее сердито проквокчил красно-рыжий петух и, топоча ногами, забегал возле огненным шаром, у собаки не дрогнул ни один мускул. Собака ждала терпеливо: она знала, что этот человек не обманет ее.
Минуты тянулись мучительно долго… Наконец появился Витя. Он нес батон и небольшую кастрюлю. Собака вся вытянулась, но по-прежнему с места не сошла. Кончик хвоста ее вздрагивал.
— На, ешь, собачка! — Витя поставил перед мордой собаки молочную лапшу и рядом положил батон.
Собака громко глотала и каждый раз кивала головой, точно говорила «спасибо».
Мальчик стоял рядом, упершись в костистые плечи собаки, и водил ладонью по жесткому загривку. Петух закокотал, зло сверкнул круглыми, в радужной оправе глазами, клюнул сильным клювом батон и отошел, захлопав крыльями, будто дверью хлопнул.
— Злюка ты, Петя! — замахнулся Витя.
Собака съела лапшу, старательно вылизала кастрюлю и неторопливо принялась за батон.
— Молодец, собачка. Теперь мама не будет ругаться. Скажу, собака съела за тебя, мама, за бабушку, за папу. Вот я не умею так вытирать. Молодец, собачка.
Витя сел на траву, с любопытством потрогал когти собаки, погладил шероховатую, будто прокуренную, грудь. Собака все сносила терпеливо.
В это время возле калитки раздалось тявканье таксы и приглушенный звон медалей. Собака торопливо проглатывала остатки батона.
— С кем ты это возишься, Витенька? — спросила хозяйка таксы, снимая черные очки.
Не успела красивая женщина приоткрыть калитку, как такса, скуля, потянула ее во двор.
— Боже мой! — закричала женщина, увидев Витю рядом с бешеной собакой.
Она побледнела и замахала рукой, будто с кем прощалась. Такса вырвалась и, радостно визжа, подбежала к собаке. Та снова поджала хвост и сморщила нос, точно хотела чихнуть. Такса прыгала, лизала морду своей знакомой, пытаясь заглянуть в ее грустные зеленоватые глаза.
— Собака… Со-бака! Бешеная! Мою Ладу! Ребенка!.. — снова закричала красивая женщина и побежала к дому.
Этот голос был уже знаком собаке и ничего хорошего ей не предвещал. Поэтому она осторожно перешагнула через своего кормильца, несильно ударила лапой назойливую таксу, отчего та заскулила не столько от боли, сколько от обиды, и боком выбежала на улицу.
— Собака, не уходи! — просил мальчик. — Я тебя буду кормить за маму, за папу…
Собака, как бы понимая его, остановилась у калитки и повернула свою лобастую голову, ласково скосив на него свои грустные глаза.
На крик выбежала Витина мама.
— Что случилось? Какая собака? — спрашивала она взволнованную женщину. — Сынок, почему кастрюля на улице?
— Там, там собака! Та, бешеная… — заикаясь, говорила женщина. — Иду я к вам, а она у вас, и с ней ваш ребенок… Доктору надо показать… Я свою Ладу поведу…
С улицы доносился нервный лай собак. Среди общего хора отчетливо выделялось радостное тявканье таксы и могучий брех собаки.
— Бе-ше-ная? — чуть не по складам спросила Витина мама и бросилась к сыну. — За что же такое наказание? — Лихорадочно осмотрев сына, женщина почему-то разрыдалась: — Говорил: нет собаки. «Наскрозь» прошел лес!.. Прошел! А она вон уже во дворах на детей бросается!
Мальчик по-своему истолковал материны слезы:
— Она вернется, мама. Она ела лапшу за тебя, за папу, за бабушку. Язычком вымыла кастрюлю чисто-чисто. А живот у нее как пила…
— Какую лапшу? Какая пила? — в исступлении бормотала Витина мама и, присев на корточки, покрывала поцелуями его лицо.
Такса вернулась быстро. Она старалась гордо держать голову и аккуратно ставить лапы. Хозяйка внимательно осмотрела ее всю, белоснежным платком вытерла след лапы собаки, поправила сбившийся набок бархатный нагрудник с медалями.
В этот же день Витю привезли в городскую клинику. Он никак не мог понять, зачем ему устроили такое катанье на машине.
— Ну-с, на что жалуетесь, молодой человек? — спросил дядя, похожий на Айболита, посадив против себя Витю.
— Вот тебе игрушка. Бояться доктора не нужно. Доктор не милиционер.
— А я и доктора не боюсь, и милиционера не боюсь. Даже самого большого милиционера — дядю Степу не боюсь, — сказал Витя, внимательно рассматривая молодого Айболита.
— Вот и хорошо. Значит, на что жалуемся?
— Вы знаете, — начала Витина мама плачущим голосом, — его всего облизала бешеная собака. Наверное, облизала… Люди видели. Не может бешенство перейти к нему?