В такие минуты мы гордились смелостью и силой овчарок и могли часами ходить за ними и солидно рассуждать об их достоинствах.
— Глянь-ка, глянь, лапы-то какие здоровенные! — восторгался мой сосед Сережка Лыпарев и показывал на овчарку, с достоинством идущую возле военного.
— Волчьи… — хмурился Женька Чириков. Он приехал к нам примерно в те же дни, когда появились овчарки.
— Голова-то что у теленка! — шепелявил Ленька Шкерин.
— Волчья… — твердил свое наш новый приятель.
— Уши, как у лаек, торчмя торчат. Только большие, — продолжали мы свое.
— Волчьи… — не сдавался Чириков. И говорил он все это грустно, удивляясь нашей непонятливости.
Он был единственным среди нас, кто не любил овчарок, за что мы не раз с ним даже дрались.
— Ты, Женька, просто завидуешь им, — говорили мы, — и совсем не любишь собак.
Женька до побеления сжимал пухлые губы, хмурил густые брови, сросшиеся на переносице, и угрюмо отвечал:
— Ну и пусть! Все равно они как волки…
Эти слова еще пуще раздражали нас. Ведь мы все знали, как на самом деле он любил собак, кошек и вообще все живое…
Женька удивительно быстро умел располагать к себе всех. Помню, прослышав, что к нам прибыл новичок, мы собрались проучить его. А Женька пришел в класс в большую перемену один. Его не сопровождал, как обычно, учитель.
— Я, ребята, буду учиться в вашем классе. Где мне можно сесть?
Мы молча ожидали, что вот-вот появится классный руководитель и сам посадит новичка туда, куда захочет.
— Мест нет, что ли? — спросил новичок и покраснел.
— Садись ко мне, — предложил тогда я. — Видишь, я один сижу, возле окна и на заимке, — громко и покровительственно сказал я.
— Ладно, — охотно согласился Чириков.
А к концу уроков новичок нашел общий язык уже со всеми ребятами. И мы совсем забыли, что собирались его «проучить».
В тот же день Чириков пришел ко мне домой. Мать услыхала заливистый лай нашей Дамки.
— Ой, сынок, кажись, Дамка спущена! А там кто-то идет! — всплеснула она руками и выбежала во двор.
Я услышал, как тревожно зазвенело по проволоке кольцо. Прильнув к окну, я не поверил своим глазам: наша Дамка — большая желтая лайка, прижав клинастые уши, стояла в метре от Женьки и рычала. Следом вперевалку катились два ее рыжих толстенных щенка. Не помню уж, как я оказался на улице. Мать стояла возле Женьки, который довольно спокойно говорил все еще рычавшей собаке:
— Красивая, добрая собака. Какие детки у тебя! Настоящие медвежата! — увидев меня, он спросил: — Чего же ты не сказал, что у тебя такая хорошая собака? А то бы я ей сахару принес.
— Чего, чего? Собаке — сахар? — поразилась мать. — Кто ж собаку сахаром-то балует? — и, с любопытством разглядывая незнакомца, спросила: — Будешь-то чей? А то я твоего лица что-то не припомню.
— Он приехал недавно, — пояснил я.
В тот день я показал своему новому другу наш двор: сначала мы облазили сеновал, где душисто пахло летом. Женька взял горсть сена и тут же, ойкнув, выбросил его — пальцы были утыканы иголками шиповника.
— Сено таежное, поэтому колючек много. Зато оно сытное, — заметил я.
Потом я запряг Дамку в санки и стал катать своего гостя. Женька визжал от восторга и пообещал принести в следующий раз собаке обязательно сахару, заверив меня, что собаки очень любят сладкое. А когда он рассказал мне, что жил в Иркутске, Хабаровске, Магадане, я, не желая оказаться в «бедных родственниках», выпалил горячо:
— А наш Тайшет со временем будет с Москву, во!
Женька призадумался и ответил:
— А что? Может… Вон мы были на стройке Комсомольска-на-Амуре, там тайга была, а теперь стоит город.
За такое признание потом я и мои товарищи простили ему и то, что он единственный не любил овчарок. Главное, он сразу поверил в нашу мечту — значит, и в нас. А это что-то да значило.
Когда мы уже окончательно уверовали, что наш город со временем обязательно станет не меньше Москвы, как вдруг к нам приехал Валерка Приходько. Он вошел в класс как все новички во всех школах мира: чуть-чуть робко и в то же время пытался держаться независимо. Мы обратили внимание на его суконную гимнастерку защитного цвета, портфель с блестящим замком, темно-синее диагоналевое галифе, заправленное в хромовые сапожки. Каждый шаг новичка сопровождался скрипом, точно он шел по снегу. Приходько посадили в среднем ряду на третьей парте. В этот день учительница по географии Лидия Васильевна рассказывала нам о Москве. Минут за десять до перемены она почему-то заулыбалась и сказала нам: