Я думал, возвращаясь в нормальный мир, о том что, быть может, самая большая ценность нашего времени — ощущение единства всех ценностей, когда-либо созданным человеком, и чувство собственной сопричастности этому единству. «Творцы антиидеалов» любят говорить о «торжестве машины», действительно мы живем в век могущества техники но оно, как кажется мне, все больше обостряет понимание ценности человеческой личности, подобно тому как механический соловей в известной истории Андерсена помогал понять бесценность соловья живого, подлинного.
Время, в котором мы живем, постоянно пополняет общечеловеческое «зернохранилище добра».
Понимание человечества как мировой общности, прогрессивной человеческой культуры — как великой совокупности, массовая убежденность в недозволенности войны — все это непреходящие нравственные ценности.
А если перейти от мира к личности, все более обостряется ее восприимчивость к духовному ее тоска по духовности… Мы можем этого и не чувствовать, согласно непреложному закону (о нем писал Норберт Винер), по которому воспринимается нами свет, идущий к нам, но не свет, идущий от нас. Мы можем не воспринимать света, уходящего от нас в будущее, его воспримут те, кому, быть может, покажется, что мы были незримо богаче их, но и это будет заблуждением, как заблуждение думать, что люди минувших веков были духовно несравненно богаче нас. Самый великий момент развития человечества, самый высший момент — сегодня: он максимально насыщен опытом минувших поколений.
И вот — не «травматолог» уже, а обыкновенный человек — вернулся я в «нормальный» город и увидел милые человеческие лица, услышал и в повседневности содержательную человеческую речь — рабочих, врачей, физиков, художников, музыкантов, студентов и ученых, ощутил будничную красоту жизни. Были переполнены залы театров и библиотек, и невозможно было, не позаботившись об этом заранее, достать билет на органный вечер в соборе. Я шел по городу, заходил в парки и книжные магазины и наслаждался нормальной жизнью, ощущая все полнее радость возвращения от патологии к норме.
В этот город, к этой жизни вернутся Виктория и Наташа. Что поняли они уже, что поймут ко дню возвращения? Не ошиблась ли судья Шагова, говоря о духовной работе, которая началась у Наташи? Не обманулась ли замполит Лидия Николаевна, когда писала о Виктории у себя в рабочей тетради: «Она осознает себя, лучшее в себе, все полнее, ее желание танцевать на большой сцене дает ей силы».
Но ведь сам же я видел: во время «концерта», когда Виктория танцевала вальс Шопена, на озаренном изнутри лице ее мелькнула улыбка счастья, да, именно счастья, там, в колонии. Она осязала нечто вечное, ради чего стоит жить, и исцелялась сердцем, это осязая.
А Наташа? Когда она в разговоре о «Войне и мире» задала вопрос: может ли быть счастлив человек, украв или зарезав, — не было ли это началом исцеления?[1]
Порой человек, лишь поранив что-то: ладонь колено, губу, начинает по-настоящему ощущать пораненным этим местом живую и саднящую телесность мира. То же самое относится, возможно, и к «фактуре» нравственных ценностей. Их саднящую силу ощущаешь иногда, лишь поранившись, — так Виктория почувствовала искусство, Наташа — любовь. Надолго ли? Окажет ли это могущественное воздействие на их дальнейшие судьбы?
Относительно нетрудно изменить поведение человека, но, меняя поведение, мы не меняем судьбы как не меняем направления ручья, кинув в его сердцевину увесистый камень или тяжкую ветвь ели: чуть изломившись, он обежит, омоет ее, не помышляя о новом русле… Иное русло — иной характер, а характер — это система черт, расположений и склонностей, — и, видимо, эту систему можно изменить лишь посредством изменения системы ценностей…
В 30-е годы начато было у нас издание серии романов «История молодого человека XIX века». По замыслу А. М. Горького эта серия должна была показать людям социалистического общества трагедию индивидуализма, его опустошающее воздействие на духовную жизнь и судьбу человека.
1
Когда эта книга уже готовилась к печати, я получил письма от Наташи и Виктории (Наташа уже вышла из колонии, Виктория готовится к освобождению). Они писали о том, что хотят хорошей чистой и честной жизни и верят: с помощью людей, которые и раньше им помогали, найдут силы успешно построить судьбу. И я подумал, читая письма, опять о том же: как много вокруг них было истинных лекарей и творцов человеческих судеб. В этом и сила нашего общества.