Иван Алексеевич Сикорский
Чувства, испытываемые зрителем при виде смертной казни.
Речь, сказанная проф. И. А. Сикорским на Съезде русской группы Международного Съезда Криминалистов, в Киеве, 4 января 1905 года
В своем историческом очерке учения о смертной казни знаменитый русский криминалист А. Ф. Кистяковский нарисовал постепенный прогресс, общественного сознания, выразившийся в неуклонном возрастании отвращения к смертной казни, как самому тяжкому виду наказания. Внешняя сторона этого общественного прогресса выразилась постепенным сокращением числа казней, уменьшением списка преступлений, за которое полагалась казнь, устранением квалифицированных приемов казни, отменой ее публичности и наконец, решительной деградацией значения палача, который из, положения почетного и привилегированного снизошел, в народном сознании, до роли гнусного и бесчестного существа, внушающего ужас и отвращение.
В основе такого глубокого изменения воззрений на смертную казнь и перемены в отношениях к ней обществ лежат глубокие психические условия. Эти условия можно представить в рамках нравственного прогресса или нравственной эволюции, если проследить за состоянием и средним психическим уровнем жертвы и зрителя в разные эпохи. В этой нравственной эволюции сказались успехи ума, но в особенности успехи в развитии чувства и воли.
В пытках, при следствии и суде, сказывается примитивное состояние ума и воображения следователя, который с трудом приходил к заключениям и выводам о факте виновности, пока не имел под руками сознания преступника. Современному следователю и судье достаточно опроса и расследования, чтобы прийти к непоколебимому заключению о внешних и внутренних фактах виновности. Еще резче сказывалась умственная и в особенности нравственная непроницаемость в вопросах смертной казни. Первоначально мы встречаемся с фактом глубокого непонимания зрителем и того, что он наблюдает в жертве насильственной смерти, и того, что совершается в это время в нем самом,
В отдаленные времена наблюдалась, да и в настоящее время у людей умственно и нравственно ограниченных, идущих на казнь, наблюдается совершенная растерянность и спутанность, вызванная ужасом и ужасным ожиданием. Такую спутанность наблюдал известный физиолог Чарльз Белль, который видел казнь в Италии: он заметил, что преступник, везомый на позорной колеснице, поминутно вращал из стороны в сторону свои безумные, широко открытые глаза, повидимому мало или ничего не понимая. Подобному состоянию жертвы соответствует нравственная растерянность зрителя. В состоянии растерянности и спутанности, ум и высшие чувства зрителя скованы, и это дает перевес низшим чувствам, в особенности мщению, гневу и дикой гневной ярости, которая не только вызывает у зрителей полное одобрение акта казни, но иногда служат источником жестоких проявлений, соединенных с жаждой крови и нечестивым любопытством, побуждающим зрителя искать, желать и жаждать казни.
В более развитом обществе и жертва и зритель дают иной облик. Жертва, и среди тяжкого смертного страха, продолжает владеть собой, сохраняет многие чувства, до последней минуты не утрачивает веры в людей и надежды на их доброту, и хотя рассудок, в таких случаях, не перестает неумолимо напоминать о близкой смерти, но чувство поддерживает несчастного в ином направлении, озаряя страшную перспективу лучом надежды:
говорит об этом состоянии поэт. Во взоре и телодвижениях жертвы заметны следы душевной муки и мольбы, и это вызывает, даже и у не глубокого зрителя, ряд добрых чувств: всепрощения, жалости, сострадания, молитвы и молитвенного настроения.
Ряд таких добрых чувств находим в следующих строках французского врача-психолога, наблюдавшего многие казни. „Что касается меня, говорит этот наблюдатель, я ушел глубоко опечаленный, как это со мной случается после всякой казни. Хотя я и считаю себя убежденным сторонником этого вида наказания, но, с другой стороны, я, в известной степени, разделяю мнение Тарда, который с такой убедительностью восстает против этой отвратительной кровавой резни человеческого тела. В самом деле, когда вы в качестве зрителя наблюдаете, как идет на казнь это бедное создание — мертвенно бледное, растерянное, опутанное веревками, связанное по рукам и ногам, — этот несчастный, которому даже не дают собраться с мыслями, чтобы встретить смерть достойно; когда вы стоите лицом к лицу с обезглавленным туловищем, в котором зияют и бьются артерии, а голова валится в корзину — вас на секунду охватывает какой-то ужас и отвращение. Но тут же вы начинаете испытывать чувство безграничной жалости к преступнику, и если бы в эту минуту можно было поднять палец, никто не был бы казнен. Как бы ни было ужасно содеянное преступление, но в минуту публичной смерти человека в душе зрителя нет другого чувства, кроме всепрощающего милосердия“.