«Нет. Определенно, послышалось. Мираж. Галлюцинация. Не более».
Или как минимум бред ее больного искореженного сознания.
Сотрясаясь от совершенно нездорового смеха, Красницкий склонился и резко дунул прямо в лицо Синицыной, вынуждая ту мимолетно зажмуриться.
— Признай, тебе будет не хватать этого!
— Чего этого? — переспросила она, все еще туго соображая после очередной вспышки бесконтрольного гнева, отравляющего разум и кровь.
— Меня, Ирина! — заявил он, став серьезным в одно мгновение. В секунду. — Вот как ты будешь жить без меня после школы, а? Я ведь у тебя под кожей!
— По… под кожей? — Ирина невольно захлебнулась собственным негодованием. — Нет, Славик, ты у меня не под кожей! Ты у меня в печенках!
— Неужели так глубоко, пучеглазая?
— Придурок!
— Скучать будешь!
— Чего ты там себе напридумывал? — практически взвизгнула она, безмерно возражая. Щеки от смущения обожгло предательским румянцем. — Не буду я скучать! Ни дня! И вообще…
Договорить девушка не успела. В следующую секунду буквально лишилась дара речи. Ее язык онемел, сердце ухнуло в пропасть, а в висках громко застучало. Колени превратились в желе (ровно, как и мозг), и если бы она не цеплялась сейчас так крепко за его пиджак, непременно рухнула бы на пол.
Причиной подобной реакции стало поведение Красницкого.
Странное, нелогичное и совершенно ему не свойственное.
«Он… зачем он нюхает мои волосы?»
— Слав?
— Молчи!
— Что ты…
— Я сам не знаю!
— Ты давай, это… отойди!
— Не могу!
— Почему?
— Ты очень крепко меня держишь!
— Ой, извини!
Нервно сглотнув, Синицына разжала кулаки так быстро, как только смогла. Однако, несмотря на вновь обретенную свободу, Вячеслав не спешил отстраняться. Более того, играючи, поманил к себе пальцем, точно ребенка неразумного. Девушка нахмурилась, ожидая очередную пакость.
Гордо расправив плечи, одноклассник вновь продемонстрировал ей свои часы. Очевидно, не желая более тратить силы на пререкания и уговоры, он просто взял и… практически хозяйским жестом… запихнул их в задний карман ее брюк. И вдруг застыл, точно громом пораженный, шумно выталкивая воздух из легких. Вздрогнул и запыхтел, будто паровоз, ползущий в гору.
Надрывно. Рвано. Тяжело.
Ирина завороженно наблюдала, как стремительно темнеет взгляд Вячеслава. Стекленеет. Плывет. Соловеет.
А спустя мгновение «торкнуло» уже ее. Да так чертовски сильно, словно статическое электричество сквозь тело пропустили.
«Он же… он до сих пор не убрал свою руку!»
Слава продолжал держать обжигающе горячую ладонь в ее кармане.
Точнее, в заднем кармане. А еще точнее… прямо на ягодице.
«О, черт!»
Синицына даже подпрыгнула на месте, чувствуя, как неумолимо дрожат его сильные пальцы, прижатые к ее упругим мышцам. Глаза чудом не выскочили из орбит — неимоверно увеличились от бескрайнего изумления. Шока.
— Ты, — голос предательски дрогнул, — ты что, лапаешь меня?
Красницкий шумно сглотнул:
— Не совсем…
— Ты! Лапаешь! Меня!
Сбросив с себя оцепенение, молодой человек раздраженно отдернул руку:
— Не говори ерунды! Я просто вручил тебе сувенир. На память.
— На память? — зашипела Ирина, не будучи не в силах более сдерживать эмоции. — Да я и без этих дурацких часов забыть тебя не смогу! При всем желании! Так и будешь сниться мне до самой старости в жутких кошмарах!
Во взгляде Вячеслава полыхнуло бескрайнее примитивное бешенство.
— В кошмарах, значит? — уточнил он обманчиво-ласковым голосом. — А в прекрасных сновидениях, стало быть, тебя твой «Ромео» посещает?
— Стало быть! — огрызнулась Синицына, с трудом соображая, что машет красной тряпкой перед мордой разъяренного быка. — Так что забирай обратно…
— Нет!
— Ну, сам подумай, Слав, зачем они мне?
— Дегенерату своему от меня передашь в качестве компенсации! — сурово отчеканил молодой человек, буквально опаляя ее кожу арктическим холодом. — А то лишила подарка бедного хлюпика. Не спит теперь ночами, наверное! Волнуется!
— Юра — не дегенерат! — Ирина воинственно вскинула подбородок, готовая растерзать обидчика за оскорбление брата. — Это во-первых! А во-вторых — не переживай! Без подарка он, в любом случае, не остался!
— Как интересно! И что же ты ему подарила, Синичка?
— Не твое дело!
Красницкий крепко призадумался.
А после произнес нараспев с откровенной издевкой: