— Дочка, ты кушать будешь? — Ласково спросила меня она. Я отрицательно покачала головой, но тут же передумала.
— Если с пирожными, то чайку выпью. А то на его приеме опять будут заморские яства, которые я не ем…
— Пирожные горячие. — Засуетилась мама. — Но давай, проходи на кухню, я поставлю их в холодильник. Пока сделаю чай, они остынут.
— Ага. Смотри мам, какую прическу мне на вечер сделали в салоне? — Я закружилась, ловя свое отражение в зеркале. После, я буду вспоминать то мгновение. Позже, когда мой привычный мир расколется на «до» и «после» и понятие «семья» трансформируется в что-то совсем другое…
Но пока я кружилась, счастливая, как ребенок в тот момент, а кудряшки на моих висках подпрыгивали в такт кружению, и глаза сверкали предвкушением праздника. Мама любовалась мной, еще не зная, что находится в полуметре от беды…
— А какое платье ты решила надеть? — Мама остановилась в дверях спальни, с улыбкой глядя на то, как я нервно выбрасываю из шкафа вечерние наряды. На полу росла и ширилась куча шелка, газа, страз… а подходящего «платья мечты» не находилось.
— Я же говорила папе, чтобы он мне кредитку пополнил! А он что? Так бы я могла что-то новое купить, а не рыться сейчас в груде старья…
— Ну попросила бы Егора, пусть бы купил. Вы ж почти родные. — Пожала плечами мама.
— Ну ма-ам! Опять ты за свое! — Я в сердцах кинула в маму короткое пышное платье со шлейфом, которое она успешно поймала, и засмеялась. — Мы с Егором просто друзья, и ничего больше! Оставь свои дурацкие наполеоновские планы по нашей свадьбе.
— Ну, попытаться же можно было! — Подмигнула мама и с возгласом: «ой, пирожные горят!», улетучилась на кухню, оставив меня наедине с вываленным шкафом одежды. Муки выбора терзали меня, но я уже через пару минут остановила свой выбор на длинном атласном платье. Дорогая ткань нежно голубого оттенка струилась по телу, прилегая в тех местах, где нужно. Правда, я едва сумела застегнуть молнию на платье, наверное, сказываются мамины пирожные и стресс, я ем, как за двоих, и никак не могу наесться. Времени полюбоваться на себя в зеркало не было, поэтому я выскочила в коридор.
— Мам, я займу у тебя цепочку с кулоном? Тe, c топазом? — Громко крикнула я, но в ответ из кухни донесся лишь оптимистичный звон противня о раковину. Мама не услышала. Я поленилась идти на кухню, чтобы решить такой мелкий вопрос, и отправилась в родительскую спальню. Там, на трюмо, среди косметики, стояла мамина шкатулка с украшениями. Я открыла ее и принялась перебирать спутанные цепочки, в поиске «той самой» с топазом, когда мое внимание привлек белый конверт на самом дне. А вернее, надпись на нем знакомым подчерком: «Нелли»… и дата на конверте. Письмо было написано и отправлено в течение двух недель после моего возвращения с Турции. Но я его не получала.
Мое сердце замерло на мгновение, а потом забилось в бешеном ритме. Я осторожно взяла письмо в руки, не веря своим глазам. Оказывается, Влад отправил мне письмо, но я его не получала?! Почему?! И что мое письмо делает в маминой шкатулке?
Осознание предательства ударило неожиданно больно. Под дых, наотмашь. Мама знала, и молчала?! Но зачем? Она получила это письмо и спрятала.
— Нелли. — Услышала я за спиной тихий голос мамы и резко обернулась, даже не ощущая, как слезы катятся по моему лицу. Мама все поняла, увидев письмо, прижатое к моей груди и раскрытую шкатулку, с рассыпанными украшениями на трюмо.
— Как. — Отчетливо проговорила я, делая шаг вперед, к ней. — Как ты могла так поступить?
— Доченька, прости, я…
— Не оправдывайся. Скажи правду. — Гневно вскрикнула я, подходя еще ближе. Мама оставалась на месте.
— Он приходил. — Коротко начала она свой рассказ. — Чуть больше двух месяцев назад, когда тебя не было дома. Хотел встретиться, поговорить. Я тогда была очень зла на него за то, что произошло в Стамбуле. Винила его за твое похищение. Мы поговорили на повышенных тонах, и он отдал мне письмо.
— И ты решила, ради моего же блага, не говорить о визите Влада. — Мой голос сочился горечью. — И письмо спрятала. Как же низко. Спасибо, хоть не распечатала.
— Ты что!
— А что? Все остальные поступки твои говорят об обратном. — Я нервно прерывисто вздохнула. — После того аборта ты изменилась, мам. Ты стала слишком сильно опекать меня, не давая выкарабкаться самой. Ты будто не понимала, что это моя боль и моя потеря. И я должна сама пережить ее. Не по щелчку твоих пальцев, а когда я сама буду готова. Но вы с отцом не даете мне такой возможности. Окружаете вниманием так плотно, что мне сложно дышать. И принимать собственные решения. Неужели ты этого не понимаешь? Я давно не ребенок. Мне уже двадцать пять лет. Я вправе сама выбирать, с кем мне общаться, в кого влюбляться, с кем ложиться в постель. Неужели ты так и не поняла, зачем я полетела в Турцию? Думаешь, заниматься чертовым параглайдингом? Нет! — Я почти кричала, чувствуя, как впервые за долгие годы говорю правду в лицо родному человеку. Но это было нужно нам обоим. В первую очередь мне. Слишком много недосказанного накопилось между нами, слишком много мы замалчивали… пришла пора расставить все точки над и.
Глава 69
— А зачем тогда? — Мама до сих пор не понимала. Мне на мгновение стало жаль ее. На ее лице отразилась боль и неуверенность. Она сама понимала, что поступила неправильно, но у меня уже не было сил жалеть ее. Я хотела сохранить себя.
— Затем, чтобы сбежать. — Просто сказала я. — Мне нужно было время, чтобы побыть в одиночестве, с самой собой. И Турция с ее параглайдингом стала хорошим предлогом. Я постоянно на виду, постоянно с вами. С тобой и отцом. Иногда мне кажется, что мы сроднились, как сиамские близнецы. Но все хорошо в меру. Я понимаю тебя и твои чувства, не отметаю даже твою неприязнь к Владу. Но ты должна была уважать мой выбор. И не прятать за спиной письма, адресованные мне. Жаль, что тогда меня не было дома. Я бы вышла к Владу, и возможно у нас был бы шанс быть вместе. А так… время упущено. Но не по моей вине.
— Прости. — Тихо упали слова мамы на мою израненную душу. Я вздохнула, понимая, что запал угас. Я больше ничего не могла добавить к вышесказанному, и надеялась только, что она поняла меня правильно.
— Я прощаю тебя, мам. И даже где-то могу понять твои мотивы. Но… жить здесь я больше не могу. Настало время мне начать самостоятельное плавание. С завтрашнего дня я съезжаю. Не смотри на меня так перепугано. Я не собираюсь разрывать отношения с тобой и отцом. Мы так же продолжим общаться, я буду ходить к вам в гости, а вы — ко мне. Мы по-прежнему семья. — Я не стала добавлять, что все-таки во мне кое-что изменилось в этот момент. Сломалось внутри. И тех отношений, что были, теплых, нежных и доверительных уже не будет. Во всяком случае, пока мы с мамой не сможем взрастить их заново, осторожно, бережно, не нарушая наши новые границы. К счастью, мама поняла мой посыл и восприняла его серьезно. Поэтому кивнула и вышла из комнаты. А я осталась, застыв, как бабочка в янтаре, в красивом струящемся платье, с кокетливыми локонами в прическе и заплаканными глазами, прижимающая к груди письмо. Почему-то я боялась открыть его…
Звонок мобильного вырвал меня из транса. Звонил Егор.
— Нелли, тебя только за смертью посылать! Я стою под твоим подъездом уже битых полчаса! Ты хоть иногда на время смотришь?!
— Да. — Механически ответила я. — Сейчас спущусь.
Я, двигаясь медленно, как сомнамбула, надела на ноги босоножки, состоящие из тонких ремешков хамелеонов зелено-бирюзового цвета, и покачала головой, вспомнив босоножки из тонких цепочек, что я брала в Турцию. Как Влад принес мне их, ночью. Как залез в номер через окно, а я, испугавшись, надела ему на голову кастрюлю. И снова слеза задрожала на моих ресницах, и я подумала: «хорошо, что тушь водостойкая». Осталось набросить на себя легкую белую меховую накидку на плечи, и я хлопнув входной дверью, сбежала вниз по лестнице, положив письмо в крохотный клатч. Я, малодушно побоялась открыть его, и взяла письмо с собой.