авишь на такую, и делай с ней потом что хочешь, нужно только поискать получше, она там где-то...» - рассказывал ему дядя Кшиншши, для наглядности делая какие-то странные пассы хвостом и обеими руками. Больше всего это походило на сцену охоты: схватить, растерзать и с аппетитом скушать жертву. Но Ашцаф справедливо рассудил, что едва ли дядя советовал ему сожрать самочку до соития. И все же, следовало попытаться отыскать эту загадочную точку. Змей поскорее нырнул в кровать, и, прижимаясь к женщине всем телом, принялся извиваться и крутиться, касаясь самых неожиданных мест. Наконец, она задрожала и принялась издавать странные отрывистые звуки, что-то вроде «ой, не могу» и «хи-хи». Однако когда он ухватил Катеньку за подбородок, чтобы по выражению глаз попытаться оценить реакцию, коварная самочка резко дернулась и укусила его за палец. В мгновение ока змей скатился с кровати и оказался в противоположном конце пещеры. Что ж, у Ашцафа остался последний способ. Он превратит ее тело в одну сплошную чувствительную точку... - Предоставь все мне? Змей говорил без ожидаемых шипяще-свистящих звуков, но все равно с заметным акцентом. Кажется, он не слишком хорошо понимал, каким именно образом следует выбирать интонацию, и действовал наобум. Поэтому неожиданно брошенная в тишину фраза прозвучала как вопрос. Но выражение на зеленой морде при этом было очень грозное, и Катя предпочла расценивать его слова как приказ: отрицательно замотала головой и, вдобавок, скрестила руки перед собой. - Не Хочу! Абсолютно. Определенно. Категорически. Нет! - Тебе будет приятно? Моя кожа вырабатывает для этого особое вещество, - точно рыночный зазывала затянул змей из угла, - твое тело становится более чувствительным в тех местах, которых я касаюсь! Удовольствие приходит постепенно. Чем дальше, тем более яркими станут впечатления... Спаривание - это прекрасно. Ты мне веришь! Проверь? Катя слушала, как вопросительные интонации внезапно и столь же неуместно сменяются приказными и наоборот. В голове гудел голос, вытесняя все мысли и чувства, пока в пустоте не осталось одно лишь эхо его слов. Машинально она подняла руку и осторожно дотронулась до своей груди. Прикосновение отдалось такой волной ощущений, что женщина в ужасе замерла. А потом повторила эксперимент, аккуратно обследовав собственную коленку. С тем же результатом. - Ты мне веришь, - произнес змей торжественным тоном, и кончик его длинного хвоста вновь затрепетал от предвкушения. Самочка деловито ощупывала себя, знакомясь с новыми ощущениями. Со стороны кровати до Ашцафа донесся робкий запах возбуждения. Он осторожно приблизился и медленно провел рукой по бедру самочки. Теплое тело тут же прижалось к его руке, ища ласки. Самка издала резкий болезненный стон и выгнулась ему навстречу. Тогда он принялся гладить ее извивающееся тело, пока не добился того, что она увлажнилась. Теперь самочка была готова принять его. Одним движением он вновь водворился на постели, склонился над женщиной и провел трепещущим раздвоенным языком по ее губам, прижался к ней жадным холодным ртом. Катя послушно раскрыла рот, отвечая на поцелуй. Самочка вновь застонала, ее маленькое лицо исказила забавная гримаса. Ашцаф расположился на ней поудобнее и приготовился. - Уууу... - выдохнула самка, - Ооо... бо-о-ольно... Змей замер, ошарашенный этим известием. Женщина действительно должна была кричать от боли, но только после того, как он вставит в нее член, а никак не перед этим. - Ой-ой-ой, - продолжала дефектная самочка, подтягивая ноги к груди и прижимая руки к щекам, - мои зубы... твой клятый афродизиак сделал чувствительными мои зубы... Ашцаф не понял почти ничего, из сказанного женщиной. Но что-то определенно пошло не так. С ужасом он осознал, что спаривание для него откладывается на неопределенный срок. Он вовсе не был уверен, что сумеет сделать все правильно, если самочка будет безостановочно ныть и плакать. Следовало поскорее ее успокоить. Время еще есть. Осторожно обхватив одну из рук Кати, он потянул ее на себя, пытаясь рассмотреть, что же именно с ней случилось. Щека выглядела в точности как раньше. Женщина тихо завыла и потребовала: - Обезболивающее! Змей не реагировал. Он внезапно осознал, что для конструктивного диалога совершенно недостаточно той крохотной толики человеческого языка, которую он спешно изучил накануне сезона. - У тебя есть сода? Или хотя бы водка? - Внезапно сменила тон Катя. Растерянная зеленая харя выглядела безобидной и немного жалкой. Она повторила медленнее, - вод-ка, алкоголь! Если прополоскать рот... - Вод-ка, - повторил змей, пробуя незнакомое слово на вкус, - во-одка... Возможно, если он принесет ей это загадочное «во-одка», они смогут продолжить спаривание... Он так стремительно скрылся из вида, что Катя вздрогнула. Вероятно, следовало остановить его. Если он все равно собирается достать все необходимое, с тем же успехом можно было отправить его в аптеку за аспирином. Впрочем, огромный зеленый змей с бутылью должен смотреться весьма гармонично. Катя тихо хихикнула и тут же сморщилась от боли. Мгновение спустя, покрытая чешуей лапа уже протягивала ей темный пыльный сосуд. На боку значился тысяча восемьсот тридцатый год, а больше Катя не поняла ни слова, язык оказался ей незнаком. Похоже, что струхнувший хозяин винной лавки, одарил редкого клиента дорогим напитком хорошей выдержки. Катя потребовала раскупорить сосуд, протерла горлышко краем простыни и набрала полный рот напитка. Ставшие необычайно чувствительными вкусовые рецепторы подсказали Катеньке, что она имеет дело с отличным коньяком. Немного побулькав жидкостью во рту, женщина нерешительно проглотила коньяк. В конце концов, плеваться им было бы настоящим кощунством. Осторожно ощупав зубы языком, она уже более решительно сделала второй глоток. - Вет-чи-на, - потребовала Катя, решив использовать обострившийся вкус на полную катушку. И принялась со стонами корчиться на постели, словно умирающая в муках. Она с удовольствием полюбовалась на исчезающую вдали спину. Возможно, все не так уж плохо. Мужик как мужик. Как-нибудь потом, возможно, если она снимет очки и пригасит свет...