Среди гостей Клеопатры можно было видеть и людей, гораздо более трезво мыслящих. Например, знаменитого оратора Марка Тулия Цицерона. Шестидесятилетний сенатор не любил Цезаря и невзлюбил вслед за ним и Клеопатру. Хотя и признавал необычайный ум и обаяние этой женщины. Но он в ней больше, чем даже в Цезаре, видел опасность тому, чему всю жизнь служил, в защиту чего произносил страстные речи, писал книги, придумывал новые законы. Опасность для аристократической республики. Оптимальная, по мнению Цицерона, система позволяла всем приличного происхождения мужчинам последовательно, в аккуратной очередности пройти все важные государственные должности, а в некоторых случаях и по нескольку раз. Это демократия, это великое достижение Запада. А величественная и высокомерная Клеопатра главный и, к сожалению, весьма привлекательный символ восточного деспотизма с его рабским унижением свободных людей, с его сложными церемониями, показной пышностью и обожествлением властителя и самой идеи власти. Священен не царь, а народ и его законы.
Цицерон не понимал, что время демократии прошло и вернется еще не скоро. Но он был очень авторитетной фигурой, теоретиком зреющего заговора, который Клеопатра не замечала, а Цезарь не хотел замечать. Верный тактике мелких укусов, Цицерон всячески пытался очернить и ее, и Цезаря. Распускал грязные слухи, которые делали свое черное дело. Теперь с его легкой руки ее везде величают superbia - высокомерная.
Наступил 44 год. Март. Первый месяц римского календаря. Цезарь готовился к походу на парфян. Завоевать Восток для него теперь стало просто необходимостью, а для Клеопатры - воплощением ее детской мечты. Цезарь еще видел в себе силы превзойти Александра Македонского. Дойти до Инда или вообще до края мира это пустяки. Вот удержать захваченные земли по-римски всерьез и надолго... Цезарь работал. Трудился на благо своего народа, который еще недостаточно оценивает его заслуги, но несомненно оценит.
В октябре прошлого, 45 года Цезарь одержал еще одну блестящую победу, в битве при Мунде в Испании, разбив Секста, сына Помпея. Цезарь отпраздновал очередной триумф. Победа совпала с днем основания города. Народ ликовал. Испанские трофеи, представленные взору толпы, по великолепию затмили все виденное раньше. В экстазе толпа стала скандировать: "Caesar rex!" ("Цезарь царь!")
- Я только Цезарь! - улыбался в ответ триумфатор, величественно возвышаясь над толпой.
Пятидесятипятилетний мужчина, полный сил и энергии, античный герой, достигший высшего могущества, облаченный в великолепную алую тогу, расшитую золотом, в золотом венце, обвитом белой лентой. Формой венец уже весьма напоминал корону египетского фараона.
Публика рукоплескала, выкрикивала славословия. Выкрикивали и те, кто уже назначил день его смерти. А Клеопатра была словно заколдована этим счастьем, испытывала невиданную эйфорию. Все было в высшей степени прекрасно: она у власти, она почти два года не видела свою страну, но ее власть незыблема, и страна процветает; ее возлюбленный также у вершины и славы, и любви; плод их любви Цезарион здоров и являет собой символ их великого будущего. Женщина была ослеплена счастьем, забыв, что "слишком хорошо" иногда плохо заканчивается.
Цезарь утвердил в Сенате свое решение в самом ближайшем будущем начать завоевание Парфии - Иранского царства, распростершегося от Евфрата до Инда. Также он собирался официально жениться на Клеопатре, сделать Александрию второй столицей. Разделить империю на Восточную и Западную. Империя о двух головах. Многим это казалось уродством. (На самом деле примерно таким способом ее начнут делить очень скоро и лет через четыреста разделят окончательно.) Но признаки этого уже четко просматривались. Цезарь стал дробить высшие должности. Появилось два начальника конницы: молодой, мало кому известный внучатый племянник Цезаря Октавиан и Марк Эмилий Лепид, старейший соратник диктатора.
Культ личности Цезаря достиг небывалых высот. Он теперь именовался Спасителем, Освободителем, Отцом отечества. Ему подарили золотое кресло, стоявшее выше прочих в Сенате. Он ввел правило, чтобы при его появлении на заседании сенаторы вставали. Небывалая дерзость для республиканских традиций.
Его дом в Риме был перестроен и украшен таким образом, что стал больше напоминать храм. Да он, по сути дела, таковым и являлся, потому что внутри на пулвинаре - месте, игравшем в римским доме роль красного угла, - выше статуй Юпитера, Венеры и ларов стояла собственная статуя Цезаря. Была введена воинская и государственная клятва Фортуне, единственной богине, в которую верил Цезарь. А также начала разрабатываться новая религия - культ гения Цезаря. Первым его жрецом назначен был верный Марк Антоний. Глядя на его могучую фигуру, многие понимали, что такой жрец легко заставит уверовать во что угодно при помощи кулака.
Большим событиям, особенно трагическим, часто предшествуют разного рода предзнаменования. Многие из них, конечно же, замечаются, описываются и даже придумываются уже post factum. Все биографы Цезаря наперебой отмечают, что в первые дни марта 44 года до н.э. и птицы как-то не так летали и зловеще садились на головы статуй богов и героев, и закат был какой-то кровавый, и лошади были слишком пугливы. Но все-таки судьба способна проявляться материально. И сгущать свою энергию, прежде чем разразиться событием. И многие люди это чувствуют.
А также странные происшествия, зловещие фразы - все это тоже признаки судьбы как реального явления.
Двадцать четыре сенатора составили заговор и дали клятву убить Цезаря. Среди них были и отчаянные республиканцы, и недобитые помпеянцы, и даже, казалось бы, преданные цезарианцы. Как раз в марте многих из них Цезарь осыпал милостями, наградил, повысил в должности.
До Цезаря доходили слухи о готовящемся заговоре. Он не боялся. Во-первых, политические убийства в Риме были обычным явлением, во-вторых, против Цезаря тайный заговор составлялся не впервые. Он даже знал, откуда дует ветер. Но враги, стараясь отвести подозрения, распускали слухи, что недоброе замышляют самые верные друзья императора - Долабелла и Антоний.