Я не стеснялась хасказывать людям об этом. И ховесникам, и взхослым. Все смеялись, мол, духочка, чокнутая. Я думала, когда выхасту, я пойду хаботать в театх и стану знаменитой актхисой. Все смеялись и над этим, мол, куда тебе до актхисы, научись говохить сначала, научись тело контхолиховать. Даже ходители. Когда к ним пхиходили гости, ходители меня откхыто высмеивали, особенно отец. Никто не вехил в меня.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я, наконец, хешилась. Я докажу всем, что детские мечты исполню. Я наплела знакомым, что отпхавлюсь в Венхит, что меня никто и ничто не остановит. Те михы, котохые я стхоила, хисовала, тепехь не казались мне такими нехеальными. Они хядом, нужно только пехесечь Хитлан. Сначала я хешила пожить в самом Хитлане. Я пхиехала на коне в столицу. Там обустхоилась, пошла хаботать в булочную. Но меня уволили чехез неделю, я отпугивала покупателей своим поведением. Потом я устхоилась в школу, мыла полы. И всем коллегам, абсолютно всем, твехдила, что я уеду в Венхит и стану там хохошей актхисой.
И, в один день, моя мечта исполнилась. На белом тонконогом коне, как сейчас помню, его гхива хадугой пехеливалась на солнце, за мной пхиехал маг. Он пхедставился как Вагох... Вагох... х... Ну, вы поняли, я пхосто не пхоизношу букву «х». Он был такой, как в книжках, в длинных одеждах, с белыми-белыми волосами, сильный. У него был мягкий, пхиятный голос. Маг меня очаховал. На вид он был намного стахше меня, около сохока лет навехное, но меня это не останавливало. Он спхосил, это я ли говохила, что хочу поехать в Венхит и стать великой актхисой? Я отвечала, что да, да, это я, я готова на все, лишь бы стать частью этой замечательной стханы.
Я думала, что хаз я такая «чокнутая», как меня называли, и хаз в книжках описываются такие же люди, котохые не стесняются чувств и эмоций, стхемятся к мечте, во что бы то ни стало, то я там буду как своя. Вагох сказал, чтоб я запхыгивала на его коня. Что если я буду слушаться, то он отвезет меня в Венхит.
Дохога была долгой, но пхиятной. Когда мы пхиехали, я обалдела от таких кхасот. То, что описывали в книгах, что хисовало мое вообхажение, не могло схавниться с этим. Кхасивые цветущие дехевья, дома из белого мхамоха, кхугом клумбы, птички. Я была счастлива, но не долго.
Вагох сказал, что нужно из меня сделать местную, что для этого пхидется потехпеть боль. Я сказала, что согласна, на все согласна, только бы жить здесь. Он улыбнулся и отвез меня в башню. Как только мы в нее вошли, я услышала кхики. Как будто кого-то хезали. Я испугалась и сказала, что пехедумала. Он говохит, поздно, девочка моя, тепехь ты часть Венхита.
Меня запехли на втохом этаже башни. Там ничего не было, только маленькое окошко и два стула. На одном стуле сидел какой-то сумасшедший бандит в наколках, котохый постоянно твехдил: «Аквилегия, я люблю тебя. Аквилегия, я люблю тебя...» И так всегда, как пхоснется, начинает, потом уснет, пхоснется и снова. И все это под кхики, вопли, что хаздавались откуда-то снизу. Кохмили нас, наудивление, хохошо, и это стало для меня единственной хадостью. Только вот молоко часто давали, у меня на него аллехгия. Мой сокамехник не ел, пока со мной не поговохил охханник. Он сказал, что я должна его кохмить, а то он умхет. И я стала силой впихивать ему в хот еду, отдавала свои похции молока.
Потом его стали куда-то забихать. Уведут, а когда пхиведут назад, он с ног валится и схазу засыпает. И, в один день, его в очехедной хаз увели, и тепехь его кхики хаздавались по всей башне. Мне стало стхашно. Когда он вехнулся, он молчал. Смотхел в одну точку и молчал. А тогда уже, навехное, недели две пхошло, как я тохчала в этой башне. Меня сначала хаздхажали его пхизнания в любви некой невидимой незнакомке, но тепехь, когда он молчал, я почувствовала себя по-настоящему одинокой.
Я попыталась его хазговохить. Говохю: «Я Аквилегия! Я здесь! Я тоже тебя люблю!» – но он молчал и все так же смотхел пхямо. Я поняла, что он меня не видит и не слышит. Его окончательно свели с ума, и меня ждало то же самое.
На следующий день его увели. Он так и не вехнулся. А ко мне посадили девушку. Она все вхемя плакала, говохила, что ее посадили за пхеступление, котохое она не совехшала. Тогда я подумала, что это тюхьма, но девушка объяснила, что здесь пховодят опыты над живыми людьми. И что есть хазные вахианты концовок: либо сойдешь с ума, либо умхешь, либо обхетешь какой-то талант. Напхимех, говохит, она знает пахочку человек, котохые вышли отсюда великими музыкантами.