Сейчас я понимаю, что это непхавда, и никакие музыканты из башни не выходили. Но тогда я снова хасцвела. Вагох пхосто хочет сделать из меня великую актхису! И, когда пхишел охханник и сказал, чтобы я за ним шла, я была довольна. Я не думала о вехоятности умехеть или стать сумасшедшей. Я была точно увехена, что скоро буду собихать фанатов, у меня будут бхать автогхафы, а ходители, услышав пхо меня, будут гохдиться, что у них такая талантливая дочь. И тогда я пхиеду в Тахиан и скажу: «Я же вам говохила! А вы, духаки, меня не слушали! А я всегда знала, что у меня все получится!» – но жизнь оказалась жестокой.
Меня пхивели в подвал башни. Там было тхое магов, схеди них был и Вагох. Они все были в хитуальных одеждах, как в книжках описывалось... Сехые, длинные балахоны, плащи. Помещение было кхуглым и пхостохным, а посехедине стоял стол с хемнями. К нему меня охханник и пхистегнул. Потом он вышел, Вагох подошел ближе и спхосил: «Ты все еще вехишь в сказки?» – голос его был мягкий, но тепехь в нем звучало и какое-то ехидство. Я сказала, что вехю, конечно! Я в Венхите, это для меня главное. И даже если я сойду с ума, то это пхоизойдет здесь.
Но, конечно, я вехила, что я стану актхиссой, а мысли о сумасшествии в голову мою даже не пхиодили. Вагох посмеялся. У двехи, в котохую меня пхивели, стоял столик. На нем были всякие хазные инстхументы, ножи, небольшие пилы, плоскогубцы, и, конечно, тхавы, куда в Венхите без этого.
Вагох взял маленький сехебхяный кинжал. Его помощники что-то забохмотали. Не помню, что именно, но точно они зазывали Единого Бога. Вагох стал меня хезать. Я закхичала. В тот день он сломал мои хозовые очки, и я увидела мих таким, какой он есть – кховавый, жестокий, кохыстный. Мне было больно, но никто не пхиходил на помощь. Тот, кого я так долго ждала, маг из Венхита, что пхиехал за мной на белом коне, хезал мою гхудь.
Вскохе боль пхошла, остался только стхах. Я видела, как он выхезает мое сехдце, но не умихала. Навехное, это потому, что маги хядом молились Единому Богу. Он взял дхугое сехдце и вложил ко мне в гхудь. И тут же я почувствовала, как оно забилось. Быстхо затхепыхалось, кховь снова побежала по телу. Хана затянулась сама собой, даже шхамов не осталось. Меня отстегнули.
Я не могла встать. Я лежала в слезах и собственной кхови. Хядом стоял Вагох, он что-то говохил магам, но слов я не хазличала. Потом он бехежно взял меня на хуки. Но я больше не вехила в его добхоту и нежность. Он сказал, что пхедупхеждал меня, что я сама согласилась на что угодно, лишь бы быть в Венхите.
На дхугой день все повтохилось. В этот хаз выхезали мою печень. А после Вагох сказал, что книжки пхо Венхит, дхаконов и остхоухих эльфов пишут вовсе не жители Венхита. Их пишут такие же мечтатели, как и я, а Венхит ничем не отличается от дхугих стхан. Люди здесь такие же жестокие, они так же не любят тех, кто хоть чем-то от них отличается. Слабые не выживают нигде.
В тот день я окончательно хазочаховалась в жизни и в этом михе. Я никогда не стану великой актхиссой, я не выйду замуж за пхинца-мага. Я стала все чаще вспоминать ходителей. Пусть отношения между нами и натянуты, но они многое мне дали. Они стахались избавить меня от хозовых очков мягким способом, я сама выбхала такую жизнь.
Вагох сказал, что я кошмахна, поэтому тепехь я должна забыть об имени, данном мне пхи хождении. Но чтобы зваться кошмахом я слишком глупенькая и наивная. Поэтому меня тепехь зовут Кошмахиком.
Когда во мне почти не осталось ходных охганов, меня пехеселили в дхугое место. Там был и тот бандит, котохый пхизнавался в любви Аквилегии. Все, кто здесь находились, пехежили то же, что и я. И все ненавидели Вагоха. Но, в один день, те, кто не потехял хассудок, стали хазом молиться Единому Богу. Нас были тысячи. И тогда мы обхели все, что имеем. Вот эту необычную силу. С тех пох каждый, с кем я хазговахиваю, вехит любому моему слову. Мы хазбхелись по миху в поисках Вагоха. По пути многие убивали обычных людей, скохее из зависти, нежели со злости. Вы живете хохошо, никому из вас и не снилось, что мы пехежили в башне. И мы стхемились показать эти муки. Мы убивали медленно, издеваясь. Мы обхащали людей в веху в Темного Бога, заставляли сомневаться в свете. А вы были для нас букашками, котохые пытаются защищаться. Мы пехестали стахеть. Сейчас мне тхидцать пять, но я до сих пох выгляжу на восемнадцать.