Протянул руку, округлый корпус скользнул в пальцах, аппарат поехал по желобку вниз. Вылетел с крыши. Звук удара пластмассы о бетон. Звук сообщал, что телефон разлетелся на фрагменты.
Миша даже не чертыхался. Он прилип к крыше, боясь шевельнуться. Он не хотел звать на помощь Катю. Да и чем она могла помочь… Подтащить лестницу? Лестница слишком тяжела для нее. Позвать соседей? Вокруг никого.
– Эй, Степан Васильевич! – окликнула Катя.
Отзываться или нет… Нельзя не отзываться.
– Я здесь, на крыше, – сказал он шиферу.
– Я здесь! На крыше! – крикнул он, стараясь не сильно отрывать голову от холодного, влажного шифера.
– А я слышу, кто-то по крыше топает. Решила проверить, – донеслось снизу. – Помощь нужна?
– Нет-нет, все в порядке.
– Телефон какой-то валяется… Это же твой.
– Да, мой! – разозлился он. – Мой!
Через плечо он увидел Катю, которая отошла от дома на несколько шагов и рассматривала его.
– Отсюда не скажешь, что у тебя все в порядке.
– А что ты можешь поделать, – сдался он. – Ты же не Карлсон!
Он чувствовал, как тело неумолимо ползет вниз. Гвозди рвали одежду, царапали живот и грудь.
– Ты сейчас упадешь! – завопила Катя.
Он слышал, как она металась внизу. Бегала. Что бы подложить, подстелить?..
Он стал перебирать ногами, тщетно ища опору.
– Что же делать! – донеслось снизу.
Обернувшись, он увидел копну ветвей росшей возле дома калины. Оттолкнулся от крыши, чтобы упасть в этот куст, а не на бетонную дорожку и твердую землю. Закрыл глаза.
– Я тут в буфете мед нашла, – сказала Катя, пододвигая к нему тарелку с медовыми сотами. – Не болит?
– Нормально, – он стал кромсать соты ложкой и есть. – Меня в кружке самбо падать научили еще в детстве.
На лице его было прочерчено несколько царапин. Бурели легкие ссадины. Падение с крыши обошлось для него много удачнее, чем для телефона. Ветки хлестнули, и бедром ударился. И локтем. Без переломов.
Катя сняла закипающий чайник с гнезда, не дождавшись, пока он отключится сам. Подлила в чашки. Поставила чайник на место. Опустевший не отключенный прибор зашипел, снова начав нагреваться.
– Выключать надо, сгорим, – Миша строго щелкнул кнопкой.
Он решил пожить в доме подольше. Сообщил работодателям, что упал на тренировке, подозрение на перелом. Самочувствие же его, напротив, от свежего воздуха и загородной жизни только улучшилось.
Падение с крыши не погасило его страсти к преобразованию и благоустройству родового гнезда. Он решил сгрести сухие листья и пошел в сарай за граблями. Он еще ни разу не изучал содержимое сарая внимательно. Лопаты, тяпки, вилы, грабли. На полках жестянки с гвоздями. В углу старая газовая плита. Набрал и выдул воздух из длинного насоса. Взгляд упал на поперечную балку с намотанной веревкой.
– Мое имущество, – сказал он, подпрыгнул и повис на балке. – Я Степан Васильевич Свет.
Он так бы и сидел в своих новых владениях, если бы не Катя.
Вышли на прогулку.
Справа населенный пункт посредством наполненной водой заросшей колеи переходил в необихоженное, с торчащими тут и там молодыми деревцами поле, слева же – еще был отчасти под контролем человека. Именно слева сюда и вела полоса той бугристой, будто ходящей под ногами земли, которая на картах означалась дорогой и одновременно единственной местной улицей. По этой улице Миша с Катей и решили пройтись.
Подновленные домишки, принадлежавшие дачникам, были либо выкрашены в яркий цвет, либо одеты в пластик – деревенские шмары, прикинувшиеся в броские тряпки, чтобы сойти за городских. Большей же частью избы были черны и выпотрошены. У таких и крыши были содраны, и полы выворочены. Вспомнились фотографии лагерных заключенных, глядящих сквозь колючую проволоку. Людей или другой какой живности не было.
Мишу привлек сгоревший дом. Вопреки уговорам Кати не пачкаться и «не копаться в чужой помойке», он вскочил на невысокий приступок фундамента в том месте, где раньше находился порог, и заглянул внутрь. Коробка потрескавшихся, изъеденных пламенем бревен. Посмотришь на них, и слышно, как они хрустели в огне. Печка со съехавшей набекрень трубой. Горы проросших сорняками шкварок людского быта. Спрыгнул туда, как в спущенный бассейн или могилу. Ковырнул носком ботинка. Краюха старой фотографии.
– Ну что у тебя там? – крикнула Катя.
Смел землю. Под разводами плесени угадывался портрет, от которого осталась только грудь. Мужчина. В форме. Ремешки, накладные карманы, блямба ордена Ленина.