– Думаю, нам пора. Сколько сейчас времени?
Мы начали собираться. Ева залезла на переднее сидение машины и сосредоточенно выбирала музыку, пока мы с Икаром укладывали пустые бутылки в багажник.
– Нужно не забыть выбросить их по дороге, когда будем проезжать мимо мусорных баков, – сказал я.
– Да, надо бы, – ответил Икар, а потом добавил,– Мар?
– Чего?
– Тебе понравилось?
– Что?
– Целовать меня. Тебе понравилось?
Я коротко кивнул. Икар робко улыбнулся, легонько прикоснувшись плечом к моему плечу, а потом мы сели в машину.
Дорога домой казалась длиннее, чем дорога на пляж. Ева перелистовала песни, даже не дослушав до конца первого куплета, а мы с Икаром переглядывались через зеркало. В общем и целом, это было довольно неловко и напряженно, за весь путь мы не обронили ни слова, а когда пришло время прощаться, просто сказали друг другу «пока».
Я вошел в дом, чувствуя, как с каждым шагом силы покидают меня. Разулся, не развязав шнурки, по пути стянул с себя футболку и топ, упал на кровать прямо в джинсах и почти успел заснуть, когда телефон завибрировал. Я тяжело вздохнул, открывая сообщение.
«Прости, это Икар. Я стою у твоего дома, ты можешь спуститься, пожалуйста?»
«В чем дело?»– спросил я, не имея ни малейшего желания покидать теплую кровать.
«Мне правда жаль, но это важно. Просто спустись. Мар. Пожалуйста»
Я снова вздохнул. Натянул футболку прямо на ходу, осторожно открыл дверь и сразу же заметил сгорбленный силуэт за забором.
– Икар, – позвал я. Он вздрогнул и тут же подскочил ко мне.
– О, ты правда спустился!
– Ты же сказал, что это важно. Что случилось? Мы же виделись буквально минут двадцать назад.
– Это глупо, на самом деле, прости. Я так выдохся сегодня, что сил вообще нет, но мне нужно было убедиться, что всё нормально, – Икар нервно потер свою шею, отводя взгляд.
– Что нормально? У меня голова сейчас совсем не соображает, ты можешь по-человечески объяснить?
– Ну, с нами. С тобой и мной. Хотел убедиться, что ты меня не презираешь.
– Икар, серьезно? С чего мне тебя презирать?
– Просто всё так странно закончилось, ты как будто обиделся или расстроился. Я знал, что мне не стоило тебя целовать. Прости.
– Хватит извиняться, Икар. Всё нормально, правда. Я просто устал. И ты целуешься просто суперски, честное слово. Я рад, что Ева задала нам это задание, – Икар мгновенно расслабился и руки его перестали дрожать.
– Ты уверен?
– Да.
– Значит, всё хорошо?
– Всё просто прекрасно. Я могу пойти спать?
– Да, конечно, извини!
Я уже хотел уйти, когда Икар вдруг спросил:
– Ты что-нибудь ко мне чувствуешь, Мар? – и впервые я реально потерял дар речи.
– В каком смысле?
– В прямом смысле, Мар.
– Я не знаю? То есть, конечно, ты мне нравишься, Икар. Ты милый, смешной и всё такое, но в «том самом» смысле… Я не знаю, как ответить, мы ведь знакомы всего ничего.
–Но я мог бы? Нравиться тебе?
– Возможно? Могу я просто тебя обнять, чтобы ты не переживал по этому поводу? А потом мы просто пойдем спать и разберемся со всем завтра. Пожалуйста?
Икар кивнул. Он неуверенно подошел ко мне, переминаясь с ноги на ногу, а потом я крепко его обнял, чувствуя, как он носом утыкается мне в плечо, облегченно выдыхая. И этот выдох был таким красноречивым, будто он разом избавляется от всех тревог и сомнений, будто наконец чувствует, как всё становится на свои места. Я ласково погладил его кудряшки и чмокнул в скулу.
– Увидимся завтра, Икар, – сказал я, размыкая объятья.
– Конечно…– рассеянно ответил он и, резко развернувшись, быстрым шагом направился в сторону своей машины.
4.
Мой старый дом похож на заряженную катапульту, готовую вот-вот выстрелить. Я сам, как натянутая струна, чувствую напряжение каждой своей клеточкой и любой знакомый предмет, напоминающий о прошлом, срабатывает как триггер. Взять хоть этот потолок, который я множество раз сверлил взглядом, возвращаясь со школы. Или этот шкаф, где я хранил одежду, которая мне никогда не нравилась и не подходила. Та же старая расческа, когда-то распутывавшая мои длинные густые волосы, от которых не осталось уже и следа. Да даже эта кровать, в которой одеяло было моим единственным якорем в шторме цветастых ярлыков и имен. Все это оттягивает катапультовый механизм, и я не знаю, когда мне окончательной сорвет башку и тяжелое ядро отправится в полет по четкой траектории – в солнечное сплетение. Тогда я начну задыхаться и хруст сломанных костей заглушит тревожные воспоминания. Сотрутся лица людей, смеющихся надо мной, чужие голоса и чужие руки, хватающее меня за шею. Я потеряюсь в оглушающей панике и, кажется, окончательно умру, так и не решив, к лучшему это или к худшему.