Я помню, какими мягкими и жаркими были её груди, как часто она дышала и как смущалась, когда мои руки достигали случайно края её трусов. Помню горьковатый вкус её кожи, бледной и теплой, покрытой мелкими светлыми волосками, которые даже не заметны, если не пытаться поймать их губами, что я и делал. Ева была не из робкого десятка и быстро входила во вкус, когда дело касалось ласк. Она казалась одновременно и уверенной, и взволнованной, сама терлась об меня, и сама же краснела, когда я отвечал.
Когда мы устали трогать друг друга и целоваться, когда появилось навязчивое ощущение, что мне пора домой, мы лежали на кровати почти голые и смотрели в потолок. Наши ноги переплетались друг с другом, губы пульсировали и наливались красным. Я тяжело вздохнул и поднялся.
– Мне нужно идти, – сказал я, поднимая с пола одежду.
– Увидимся завтра? – спросила Ева, пристально наблюдая за тем, как я натягиваю джинсы.
– Посмотрим.
– Напишешь, когда будешь дома?
– Конечно.
Я застегнул последнюю пуговицу на рубашке, попрощался с Евой и направился к выходу, опасаясь, как бы моя дерьмовая память не подвела меня сейчас и я не заблудился. Обстановка уже не казалась мне знакомой, хоть я и видел это всё несколько часов назад, поэтому я отключил разум и поставил себя на автопилот, бездумно двигая ногами. Дом не был таким уж огромным, не отличался особо запутанной планировкой и коридорами-лабиринтами, но я именно тот тип людей, который может потеряться в трех соснах, запаниковать и умереть. Однако, не в этот раз. Я вижу заветную дверь и только когда поворачиваю ручку, оказываясь на улице, облегченно выдыхаю. На лице моем расплывается глупая улыбка, в голове только кадры, прожитые буквально минуты назад, а тело всё еще чувствует фантомные прикосновения, вызывающие то дурацкое чувство, которое называют «бабочками». Я покидаю двор Евы, тихо прикрыв ворота, и, отойдя на приличное расстояние, начинаю попытки вытащить из кармана узких джинс пачку сигарет.
Когда я закуриваю, всегда сначала оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии наблюдателей— это старая привычка из тех времен, когда мне было шестнадцать и я боялся, что мама узнает о том, что я курю. Сейчас ничего не мешает мне делать это открыто, но я до сих пор нервно озираюсь, присматриваюсь к лицам прохожих и стараюсь быть максимально незаметным. Где-то внутри есть что-то похожее на чувство вины за свою жизнь, в которой я начал курить, пить, бить татуировки и ругаться матом. Но одновременно есть дрожащее понимание того, что ничего криминального я не делаю, правда, услышать его бывает очень сложно. Винить себя – это тоже привычка и тоже старая. Когда люди вкладывают в тебя кучу ресурсов и всю свою веру, всегда остается чувство, будто ты что-то им должен. И когда твои собственные представления о «хорошем человеке», которым они хотят тебя видеть, не оправдываются— это расстраивает. Вот ты вроде бы счастливый и попускаешь с друзьями по бутылочке пива, но как же тебе стыдно за эти минуты счастья. Впрочем, одновременно радоваться и грустить я привык уже давно.
Домой я вернулся в состоянии выжатости и удовлетворения. Украл на кухне пять кем-то сравненных пельменей и яблоко, закрылся в своей старой комнате, стараясь не привлекать внимания, и надолго залип, глядя в стену и размышляя о произошедшем.
3.
Я не большой фанат хождения по гостям и, если честно, моя нелюбовь к этому делу идёт прямиком из детства. В начальной школе ко мне часто приходили друзья, мы тусовались, играли и кушали бутерброды, но когда я стал старше, это почему-то перестало радовать. Я в основном сидел дома один, занимаясь всякими творческими штуками, и моя комната превратилась в мою пещеру одиночества. Всегда становилось как-то тревожно, если кто-то нарушал мой покой, будто он вторгался в мою голову и мешал размышлять. Казалось, что дискомфортно не только мне, что гости мешают родителям, соседям и самим себе. Страх быть слишком громкими, или случайно матюкнуться, или сделать ещё чего нехорошее, вызвав неприятные последствия. Поэтому я решил, что будет проще вообще никого не звать и самому не ходить, ведь другие тоже так это чувствуют, да? Только когда я съехал и мой новый дом действительно стал моим, с моими правилами и границами, я начал звать друзей и сам охотно тусовался у них. Но здесь всё вернулось обратно, я чувствовал себя загнанным зверьком и боялся сделать лишнее движение.