Зато Воробей со мной по-прежнему общается. Его старенькие часы тикают в кухне. Я поинтересовался у предков, откуда они взялись, сколько лет нашему дому, а матушка сказала, что раньше их дарили направо и налево. Какая-то акция от нового предприятия – рекламировали себя.
Я бы и дальше жил в пределах своей комнаты (если забыть о прогулках в школу и обратно), но девочка-сладкая-вата опять все испортила.
Плетусь я, значит, с учебы. И тут – визг со стороны Ворона, да такой, что помидоры на огородах вянут.
Я бы не вмешивался, если бы не узнал эти вопли. Тора. Снова она.
– Помогите!
Покореженные ворота машут мне, но я не обращаю на них внимания – еще чего! – и проскальзываю в дом. Обстановочка не поменялась: пыльные тряпки, дощаной пол, наш рисунок, часы на тумбочке, шашки. Хотя нет, поменялась. Добавилась Тора, привязанная к дряхлой табуретке. На виске – ссадина. Руки – в синяках.
– Что случилось? Это… Ворон?
– Да освободи же ты меня! – рявкает Хлопушка.
Я развязываю веревки и озираюсь. Здесь только мы.
– Почему он тебя не спас?
– После того как ты бросил его, он не подает признаков жизни. Ворон почти устал. Ты понимаешь, о чем я?
Тора подрывается и разминает спину. Она ведет себя так, точно и не звала на помощь. Точно ела мороженое с подругой и внезапно решила нагрянуть в гости к приятелю.
Я касаюсь ладонью ее раны.
– Кто тебя побил?
– Пашка.
– Вы же учитесь в разных классах! – выпучиваю глаза я.
– Да уж, преграда!
Наверное, я спал месяцев сорок и лишь сейчас очнулся.
– Я его спровоцировала. Ляпнула, что он слабак и неудачник. Что до сих пор читает детские сказочки.
– Серьезно?
– Да. У нас же с тобой общие источники, не забывай, – подмигивает она. – Он гнался за мной, но я этого и добивалась.
– Зачем?
Нет, все же я проспал месяцев сто.
– Да чтоб ты, дурак, проведал друга. И меня заодно.
Я таращусь на нее, помятую, с синяками на коленках. Она сошла с ума. Маленьким девочкам нельзя так поступать.
– Это плохо, – хмурюсь я.
– Но ведь подействовало же. Пашка хотел, чтобы я провела в заброшенном доме целую ночь. «Ворон… Так вы его называете? Ты ведь любишь его, чего тебе это стоит?» – передразнивает его Тора. – Только он не в курсе, что мне это действительно ничего не стоит.
– Ты ненормальная.
– Ты тоже.
Я бы сам побил ее за такие выходки, но, боюсь, разобьется.
В уши – словно кто-то ваты напихал. Ворон дуется на меня, как девчонка, а я… я глотаю слезы. Соскучился-таки. Позор, позор! Я стискиваю зубы. Пусть хоть ломаются – не реветь же перед Хлопушкой.
– Мы рады, что ты нас простил. – Тора повисает на моей шее.
Я хлопаю ее по плечу – надеюсь, именно так поступают настоящие мужчины – и вытираю рукавом слезу, пока Тора не отлипла.
С этого дня мы начинаем дружить. Ворон постепенно оживает и рассказывает нам все больше и больше историй о своих хозяевах. Как под Новый год Облако смылся из дому и вернулся под бой курантов. Как жена развесила письма мужа в спальне вместо обоев. Как супруги обмакнули ладони в чернила и после очередной разлуки сделали отпечатки на стене, чтобы возвращаться домой и вспоминать друг о друге.
Мы с Торой тут же натыкаемся на тусклые пятна над часами.
О-фи-геть!
Спустя черт знает сколько лет отпечатки почти стерлись, но история Ворона будто подкрасила их.
Мы прислоняемся ладонями к серым обоям.
– Круто! – Хлопушка ведет пальчиком по контуру отпечатков. – Что с ними случилось, Ворон?
– Они умерли от старости. Детей у них не было. И я… я скучаю по ним.
– Не смей грустить! Теперь мы вместе.
– Вместе, – подтверждаю я.
Следующим вечером Тора приглашает меня в гости. Классно, конечно, но я чувствую себя паршивее некуда. С непривычки, наверное.
Это похоже на праздник: ты моешься, чистишь зубы без подзатыльника матушки, выбираешь, что надеть, и натягиваешь самые чистые носки. Главное – зашитые. Причесываешься аж второй раз за день!
Предки косятся на меня, как на идиота. Или наоборот – как на улучшенную версию сыночка, которого не стыдно повести на день рождения к соседке.
– Вы чего? – я стараюсь говорить как обычно, и это уже само по себе странно.
– Куда ты? – интересуется батя.
– К подруге в гости.