Кролик Темыча прыгает по моей спине.
Илона подносит бокал к губам, но замирает, когда я спрашиваю:
– А на досках вы катаетесь? Всегда мечтала попробовать.
– Нет, – качает головой Павел. – Разве что на троллее. Поедете с нами на эти выходные? Да, Илон? Возьмем ее?
– Обязательно, – обещает та и пододвигается ближе ко мне. – Поосторожнее у нас в поселке с мечтами, девочка.
Я притворяюсь, что не расслышала, а у самой внутри визжат чайки.
Около двенадцати ночи я поднимаюсь в номер в надежде поработать над идеей для новой книги. До второго этажа мне остается преодолеть пару ступенек, как вдруг раздается тоненький дрожащий голосок – кто-то поет.
Чайки ломают мои ребра. Я бы не удивилась, если бы обнаружила на полу пентаграмму, а в центре – сумасшедшую девицу; но чем дольше я медлю, тем отчетливее осознаю: это вокалистка из рок-клуба, просто сейчас она поет тихо, обессиленно.
Мы с сестрой Павла – соседи.
Я ныряю в коридор и озираюсь: дверь в ее номер приоткрыта. Чайки заглушают пение – им не нравится песня. Не нравится, когда я тону и… когда из окна выглядывает черноволосая женщина.
Я запираюсь у себя и теперь не сомневаюсь: главные герои моей книги живут со мной в одном доме.
7
Захар
[До]
Нам двенадцать.
Нам тринадцать.
Нам четырнадцать.
Мне пятнадцать. А Торе – исполнится через час.
Она пока маленькая.
Мы лежим на пыльном полу – у Ворона. Ночь непозволительно близко, дышит на нас, пялится огромными звездами, пахнет орехами и яблоками. Прямо как девочка, сопящая у моего уха. В углу светит фонарик. Ночь заплетает Торе косы. И я заплетал. Согласен, выходило на троечку. Но я старался, правда-правда. Тора считает, что главное – практика, и тогда все удастся.
Разделить волосы на три пряди.
Левая – через правую.
Правая – через левую.
И так до бесконечности.
– Представь, что ты следишь за пьяницей-мутантом, – хихикала Тора, когда я в очередной раз начинал заново. – Его три ноги заплетаются в косичку.
Ворон наблюдал за нами, щелкал замками, хохотал скрипящими половицами. С миллионной попытки у меня получилось. Тора пообещала пойти завтра в школу с этими непослушными-ногами-пьяницы, чтобы все ее оценили.
Мягкие-мягкие волосы щекочут подбородок. Сейчас, когда Тора дремлет, я зарываюсь в них лицом. Какие же они теплые.
Ворон молчит – в последнее время он полюбил тишину, но я не расстраиваюсь: друг не ушел. Друг боится спугнуть кролика. Так я назвал шар, растущий внутри меня. Пушистый, горячий, ведущий в нору под деревом. Скоро я узнаю, попаду ли в чудесную страну. И вообще – есть ли она.
– Доброе утро, господин бука, – хрипит Тора, потягиваясь.
– Скорее – добрый вечер.
– Чего задумался? Стряслось что-то?
– Ничего. С днем рождения. Я… сюрприз приготовил.
– Честно?
Я вытаскиваю спрятанный под половицей проигрыватель. Свой проигрыватель, с трещиной по центру. Кролик потребовал, чтобы я подарил именно его. Тора любит музыку. Я купил ей кассету с композициями Тартини.
– Ничего себе!
Хлопушка обнимает меня и прилипает губами к моему лбу. Я сдавленно кряхчу.
– Спасибо, спасибо, спасибо, Захар! Я обожаю Тартини! Давай завтра ко мне пойдем, и я сыграю тебе на скрипке? А еще я начала писать песни! Оценишь?
Из моего кармана выпадает кассета с «Наутилусами».
– Хм… Давай ее послушаем!
– Нет, – отрезаю я.
Мои любимые песни кричат о диагнозе «Что-то не так». Если бы я включил их своему доктору, тот бы сразу упек меня в психушку, а Торе и без того чересчур много обо мне известно.
– Нет, – повторяю я громче.
Растяпа, как же я мог забыть, что у девушек «да» – это «нет», а «нет» – это «да»! Что у них в мозг встроен маленький генератор антонимов.
Тора бесцеремонно хватает кассету, пихает ее в проигрыватель и подскакивает. Громкость зашкаливает, раздевает меня до костей, колет тело нотами. Дом пронизывают родные ритмы и интонации «Наутилусов».
Песня обнимает нас липкими строчками, и Тора танцует. Я краснею. Делиться музыкой – явно не мое.
Коса обматывает Хлопушкину шею.