И нас снова поглотила тишина. Тепло салона пикапа окутало меня, и я прижалась к сидению, вздохнув. Не от раздражения, а из-за удовлетворения.
– Тебя всё ещё это беспокоит?
Его голос такой низкий и тихий, что я почти не слышу его. Если бы я не была так сконцентрирована на его присутствии рядом со мной, то, скорее всего, прослушала бы. Он не уточняет, о чем именно говорит, но это не важно. Я понимаю.
– Ты имеешь в виду его измену?
– Да.
– Мне кажется, я никогда не смогу совсем не беспокоиться об этом. Как только это случилось, нас сразу поглотила новая жизнь. Приёмы врачей. Химиотерапия. Облучение. Понимание того, что как бы сильно он не сражался, конец все равно будет один. Я не позволяла себе обдумывать факт, что у него был секс с другой женщиной. Недостаточно прочувствовала укол его предательства.
Он усмехнулся.
– Предательства.
Я кивнула.
– Это сложно, знаешь. Не знать, как бы все случилось, если бы я не нашла их. Если бы это продолжалось или было единожды. Конечно, он снова и снова уверял, что это была глупая ошибка - что очевидно…
Я смеюсь и закатываю глаза.
– Что ж, я считаю, что у всего есть темная и светлая сторона.
– Это правда. Вот почему мне было так сложно открыть Дримин Бинс. Я испытывала чувство вины за эти деньги. Или за то, как смотрела на них. Было сложно их взять, но когда я хорошо подумала об этом, то решила, черт возьми, я возьму их. Имею в виду, я заслужила это. И Бри заслужила иметь какое-нибудь наследство.
Он раздумывает мгновение над тем, что я сказала. Я рада, что он не кричит в мою защиту и не злится. Просто слушает.
– Когда Хизер изменила, я не мог видеть никакого будущего без своей боли и злости. Честно, я подумал, что умру горьким старым засранцем, который кричит на детей со своего порога и бьет людей своей палкой, – говорит он, ухмыляясь и посмеиваясь тихо. – Но, вскоре, я начал понимать, что жизнь - стерва. У нас никогда не было гарантий, что жить будет просто. И пока я буду обвинять ее, быть постоянно на взводе и держать мальчиков подальше от неё, жизнь пройдёт мимо. Горечь поглотила мою жизнь, Кристина. Как ты и говорила. И я понял, что это делает больно мне больше, чем ей. И мальчики… Я был засранцем, с которым трудно жить.
– Энди, нет... Это неправда.
– О, это правда, – говорит он, кивая головой и проводя рукой по лицу. – Они даже спросили, почему я всегда так зол. А коллеги? Они всегда как на иголках рядом со мной.
– Ты через многое прошёл, – киваю я, понимая все это.
Он запрокидывает голову на подголовник и стучит большим пальцем по центральной консоли пикапа.
– Не просто жить дальше, да?
Я вытащила ногу из своих темно-коричневых угг и положила ногу на ногу, повернувшись к нему лицом. Одна сторона моей головы лежит на спинке сиденья, мой голос тихий.
– Нет. Определенно, это непросто.
– Но когда ты отпускаешь, блин, это что-то самое освобождающее в мире. Избавится от гнева, этой боли и… неё.
Я сглатываю и сжимаю губы перед тем, как спросить.
– А что, если она приползёт обратно?
Он ответил без колебаний.
– У меня нет никакого желания. Чему это научит моих сыновей? Я понимаю, прощение и все такое... бла-бла-бла. Но честно? Не научит ли их это, что можно изменить тому, кого любишь больше всего и позже просто извиниться? Это как в том старом дурацком выражении, что я лучше попрошу извинения, чем согласия. Что это за хрень? Это самое ужасное высказывание в мире. Да, примерно так мы должны жить, потому что нужно прощать. Понимаю. Я простил. Или почти, – он ухмыльнулся перед тем, как продолжить. – Я живу дальше. Я ничего не забыл и никогда не смогу. И знаю, что заслуживаю большего, чем это. Заслуживаю жену, которая хочет дать мне то, что я хочу дать ей. То есть все. Как есть, так и есть, понимаешь?
– А мальчики? Что они думают насчёт всего происходящего? Они хотят, чтобы Хизер вернулась?
– Они, вероятно, надрали бы мне задницу, даже если бы я просто подумал об этом. Я ненавижу саму эту мысль. Сначала она была хорошей матерью. Никогда не отрицал этого. В течение нескольких лет, по крайней мере. Она изменилась позже. Ей всегда было чего-то недостаточно. Она чувствовала, что застряла и что причиняет боль своим сыновьям.
То, что он сейчас так тихо сказал, заставило меня задохнуться.
– Стоп. Они все знали?
Он моргнул медленно, затем поднял и опустил одно плечо.
– Она не старалась скрыть своё недовольство. От них не укрылось, что они скорее обуза для неё, чем счастье…
– Ох, Энди…
– Она вырыла эту яму, и я не буду бросать в неё грязь. Но ей нужно быть той, кто возьмёт лопату или построит лестницу, чтобы выбраться. Они заслуживают маму, которая бросит все, чтобы вернуть их, и сейчас она просто ничего не делает. Не знаю, может, ей плевать. И если так, я хочу, чтобы она исчезла. Больше, чем сейчас. Она уехала, даже не оглядываясь. Посмотрим, что она скажет при бракоразводном процессе.
Моя голова дёрнулась при упоминании развода, и он заметил.
– Да, мой адвокат подготавливает документы. Она не приезжала, Кристина. Она не звонила. Ей просто все равно. Кто так делает? Им исполнилось четырнадцать, и никто из них даже не получил смс. Это выносит мне мозг. Она потеряла свои права, и как бы хреново это не звучало, нам лучше без неё. Даже с моим непреходящим гневом мальчики кажутся более счастливыми без неё. Но всё же, это хреново.
– Мне не хочется открывать тебе глаза, но будет хреново какое-то время. Мальчики...
– Нуждаются в женщине, которая сможет научить их тому, чему не может их отец, – заканчивает он за меня. – Каждому мальчику нужна мама. Так же, как Бри нуждается в отце, и спасибо Боже за Барретта, да?
Я улыбаюсь при мысли о том, сколько мужчины Райаны значили для нас, сколько они сделали в нашей жизни.
– О да. Он был так добр к нам, и иметь Гарди и Кола рядом потрясающе. Очевидно, что роль Гарди отличается.
Мы смеёмся, зная, что Гарди и Бри были друзьями многие годы перед тем, как нырнуть в отношения.
– У нас неплохо получается. Это не значит, что она не скучает или не будет скучать по отцу. Никто не заменит родителя, ты же понимаешь? Но в некоторых случаях нет выбора.
Он повернулся на сидении лицом ко мне. Моя голова склонилась на бок, чтобы смотреть на него. Эта позиция, в которой мы часто сидим, замечаю я. Она кажется интимной, особенно с его мягким взглядом на меня. Когда он начинает говорить, его голос полон сочувствия и любопытства, а не жалости.
– Ты когда-нибудь думала о том, что бы произошло, если бы он не заболел?
Я сжимаю губы и закрываю на мгновение глаза, вспоминая ночи, когда я не могла уснуть, как раз, думая об этом. Иногда приходилось плакать, чтобы уснуть. Иногда злобно носиться по дому, неистово убираясь.
– Бывало раньше. Но не теперь.
– Почему?
– Единственное, что помогает не делать этого - осознание того, что бы между ними не происходило, закончилось ещё до того, как началось. Он дал ей ясно понять, что обрывает связь. Я знаю, что выгляжу слабой и доверчивой, но я поверила, когда он сказал, что это ничего для него не значило. И я не хочу раздумывать, случилось ли бы это, если бы он не переживал из-за диагноза, который узнал.
– Это не делает тебя слабой. Ты доверилась интуиции. Но это всё же тяжело, – бормочет он.
Я пожимаю плечами, но не могу отрицать:
– Не тяжелее, чем увидеть его с кем-то. Или её, в твоём случае.
– Да, это сложно, признаю, – ухмыляется он, качая головой. – Не знаю. Я рад, что так случилось. Эта картина въелась в мою голову, это хреново. Но увидеть, значит поверить, как говорится. Я слишком долго отрицал всё, пока не увидел сам.
– Никто не винит тебя за это. И ты не должен винить себя. Ты жил так, потому что заботился о сыновьях. Я тоже многое отрицала позже. Я боялась, что Бри узнает, и посвятила всю себя заботе о нём в его болезни. Это не инструкция, как справиться с этим, Энди. У мальчиков всё нормально и они привыкают, как я вижу.
Он кивает, соглашаясь, и кладёт голову на подголовник, так же как и я. Мы долго сидим в тишине, перед тем как он наклоняется и берет мои руки своими. Единственный звук вокруг - наше дыхание. Наши пальцы так естественно соединились вместе, и он смотрит на них перед тем, как поднять взгляд на меня.
– Могу я спросить, что изменилось?
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он, выпучив глаза.
– Ты сказал, что решил не дать победить горечи.