Девушка вспыхнула и влетела обратно в предбанник.
«Жихарь тебя понеси!» — подумалось Мстиславе Стояниными словами.
— Не гляди, — услышала княжна спокойный голос и, зажмурившись, торопливо отвернулась к стене. Раздалось недолгое шуршание. — Всё.
Мстиша недоверчиво открыла глаза. Помытчик переоделся в сухие штаны и, слава Пряхе, надел свою неизменную рубаху. На смуглых скулах разлился румянец, а очи непривычно блестели. Если до этого у Мстиславы и были сомнения, то зависть к его отдохнувшему, посвежевшему виду разом пересилила всё остальное. Ведь она уж и забыла, что такое тёплая вода. Неизвестно, когда ещё выпадет возможность как следует вымыться.
— Пойдём? — спросил Нелюб, собирая вещи.
— Погоди. Я… Я тоже стану париться.
Зазимец сделал нарочито удивлённое лицо.
— Ладно, — пожал он плечами, — буду в избе.
Мстиша округлила глаза.
— Нет! Не уходи!
В ответ на недоумённый взгляд помытчика она поспешно прибавила, потупившись:
— Пожалуйста, не уходи. Я банника боюсь.
Нелюб хмыкнул и по своей привычке мотнул головой, так что с мокрых волос на пол полетели брызги, но всё-таки остался. Когда, смущаясь, Мстиша выглянула из парной, зазимец уже сидел с поленом и ножом в руке.
— Мне бы студёной воды, — тихо попросила девушка.
В отличие от Мстиславы, Нелюб не стал отворачиваться, а, напротив, окинул её долгим взглядом. Всеславна, прикрывавшаяся накидкой, стояла в одной рубашке, и зазимец обошёл глазами и распущенные волосы, доходившие до бёдер, и белые ступни, выглядывающие из-под подола.
Мстиша подумала, что сейчас помытчик велит ей не ломаться и идти окунуться в реку, но вместо этого он, наконец, перестав рассматривать её, отложил нож и, молча подхватив ведро, вышел. В бане, видно, браниться язык не поворачивался.
Когда, чистые и притихшие, Нелюб с Мстиславой вернулись, Томила позвала их к столу. Войдя в избу, Нелюб поклонился красному куту, а потом печи. Мстиша нехотя повторила за ним. Гневить богов — даже этих, тёмных и закопчённых, сумрачно взиравших прорезями деревянных глаз из бедного, украшенного лишь пожинальным снопом угла, ей не хотелось.
Гостей усадили за стол рядом с остальной бывшей в доме семьёй — стариком, младшей снохой и ребятнёй мал мала меньше. В избе стоял такой же кислый запах, что и в телеге, только гораздо сильнее, и Всеславна гадливо прикрыла нос рукой. Поджав локти, девушка принялась неприязненно озираться.
Сквозь заволоченные бычьими пузырями окна пробивался слабый свет, но и его хватало, чтобы заметить, насколько это жилище не походило на княжеский терем. В плохо проконопаченных стенах между брёвнами торчал мох, голые лавки были почти до блеска вытерты многочисленными домочадцами, дубовый стол стал чёрным от старости. Впрочем, несмотря на бедность, в избе было чисто и опрятно. Большуха постелила старую, расшитую по краю незамысловатыми узорами скатерть — «должно быть, ещё из девичьего приданого», ядовито подумала Мстиша, — и поставила два горшка щей, подбелённых сметаной, лук, варёные яйца и хлеб.
— Кушайте на здоровьечко, — пожелала Томила гостям, положив подле них две новых ложки. От Мстиславы не укрылось, как пристально хозяйка оглядела её руки. Ещё бы, у самой-то старухи кожа была задубевшая, взбугрённая синими прожилками.
Трапеза проходила чинно и скучно, все молчали. Было противно черпать из того же горшка, откуда брали хозяева. Мстиша покосилась на Нелюба, который, не чураясь, ждал своей очереди и невозмутимо отправлял в рот ложку за ложкой. А говорил, с боярами сиживал. Где уж ему, вахлаку.
Когда ужин закончился, было ещё не темно, и все расселись по разным углам сумерничать. Нелюб со своими деревяшками расположился подле старика, плётшего лапти на воронце, женщины сонно перебирали чернику в огромных решетах, дети возились на полу. Мстиша устроилась на лавке поодаль ото всех и лениво отщипывала от пирога с капустой.
— В волка и гусей, в волка и гусей! — послышался требовательный детский крик, и княжна вздрогнула. Разразилось тоненькое многоголосие:
— А вы гуси, гуси?
— Га, га, га!
— Далеко летали?
Кого видали?
— Мы летали и видали,
Га, га, га!
Мы серого волка,
Га, га, га!
Украл волк овечку,
Утащил за речку!