Мстислава уже потянулась под кровать нащупать сапог и запустить им в несчастную служанку, но в этот миг на её пальце тускло блеснул перстенёк Ратмира, и Всеславна осеклась, словно сам зазимский княжич схватил девушку за руку.
— Лучину загаси, — сквозь зубы прошипела Мстиша и с головой накрылась куньим одеялом, чтобы провести свою последнюю ночь в отчем доме.
3. Свадебный поезд.
— Едут, едут! — раздались крики дворчат, и у Мстиславы, дотоле сохранявшей холодное спокойствие, засосало под ложечкой.
Окружённая стайкой подруг и чернавок, убранная в свадебный наряд, она стояла за порогом растворённой двери, но золотое шитьё теснило грудь, а скатный жемчуг не радовал глаз. Мстислава чувствовала себя воровкой, надев честное платье матери, соблюдшей долг и вышедшей в своё время за Всеслава.
Она провела рукой по гладкой объяри. Как, должно быть, отчаянно стучало сердце юной Милонеги под этим шёлком, пока та ждала прибытия свадебного поезда, в котором за ней приехал отец. Нет, не отец. Чужой чуженин.
Княжна с отвращением отдёрнула ладонь от дорогого сукна, подумав, что даже торжественное убранство и то — достанется Хорту. Впрочем, всё это было не взаправду. Там, под слоями шёлка и золота, точно скрещенные пальцы за спиной, когда в детстве приходилось обманывать тату, была спрятана заветная бирюзовая низка.
Ухватившись рукой за косяк, девушка жадно вгляделась вдаль сквозь рябь пёстрых лент и благоухающих венков.
Отец — уверенный, величавый, облачённый в красное корзно — стоял на высоком крыльце. У распахнутых ворот уже сгрудилась толпа, и вскоре до детинца — сначала издалека, а потом всё различимей — донеслось дружное позвякивание весёлых боркунцов. Зеваки загомонили и задвигались, стараясь получше разглядеть приближающийся поезд. Впрочем, никто не осмеливался подойти к вереям, у которых, оберегая порядок, возвышались суровые княжеские гридни.
Зазимское посольство остановилось, приготовившись к торжественному въезду на теремный двор.
Мстислава сглотнула и, как заворожённая, приросла взглядом к белой тройке. Лошади нетерпеливо изгибали изящные сильные шеи и поигрывали красными лентами, вплетёнными в гривы, да хвостами, увязанными в коковы. По дугам вились, колыхаясь и ярко вспыхивая на солнце, плети из цветов и берёзовых ветвей. А впереди, на чёрном как смоль жеребце восседал Хорт. Найдя глазами князя и получив его безмолвное согласие, он направил лошадь в ворота.
У Мстиши захватило дух, а улыбка непрошено расцветила доселе бледное лицо. Подтверждением того, что её выходка удалась, было тихое аханье понявшей, в чём дело, Стояны. Статный вороной едва успел тронуться, как вдруг закинулся и захрапел, отказываясь двигаться вперёд. Хорт попытался понукнуть его, но, противясь воле хозяина, конь взвился на дыбы. Теперь уже и по толпе, и по стоявшим на крыльце прошелестел удивлённый и испуганный ропот.
Зазимский воевода быстро подобрал повод и накренился, заставляя животное встать на передние ноги, а затем бросил короткий пронзительный взор на крыльцо, словно пытаясь разглядеть Мстиславу. Но девушка лишь злорадно улыбнулась. Старый ведун, ночью намазавший ворота волчьим жиром, честно заслужил свой берковец мёда.
Хорт яростно, в одно короткое движение, спрыгнул с седла и втянул за собой упирающегося жеребца, которого больше испугал гнев хозяина, нежели запах зверя. Но с тройкой и остальными повозками так же расторопно справиться не удалось, и Мстиша смаковала каждое мгновение унизительного промедления, что она заготовила для нежеланных гостей.
Впрочем, радость Мстиславы быстро омрачилась, стоило ей заметить, как побелели желваки на лице стоявшего вполоборота князя, как окаменела его и без того прямая спина. Девушка вздохнула, подумав, что вечером тата устроит ей взбучку за эту проделку, но тут же осознала, что не будет никакого «вечером». И что, должно быть, она рядом с отцом в последний раз в жизни.
Вскоре упирающиеся лошади оказались на дворе, и раскрасневшийся и встрёпанный Хорт, к удовольствию Мстиславы растерявший всю свою выдержку и гладкость, передал коня слуге и зашагал к крыльцу.