И, развернувшись, ушла, не стала дожидаться ответа. Я же, потирая горло, по которому пришлось крепко, даже уже не был уверен, что смогу быстро отыскать ответ. То ли меня раньше в основном ставили против таких же, как я, непрофессиональных гладиаторов, то ли… В любом случае первое – вернее.
Так что мне делать теперь?
Я задался вновь этим вопросом через пару дней, после того как в поединке на небольшой «домашней» арене в особняке одного из приближенных императора мне разворотили плечо. Когда противник выдернул оружие из моего тела, и кровь хлынула потоком, девятилетняя дочка хозяина особняка, для которой (и ее друзей соответствующего возраста в придачу), собственно, было затеяно представление, громко вскрикнула:
– Пусть его немедленно перевяжут! Пусть вылечат! – И прижала крохотные ручки к чистому розовому личику.
Слуги и врач, тоже ждавший наготове, кинулись ко мне с грохотом. Я, оцепенело наблюдая, с какой дикой скоростью вокруг меня растет темная глянцевая лужа, уже мысленно решил, что спасти меня не успеют. И лишь когда после пары прикосновений руки врача, вооруженной каким-то светящимся камушком на цепочке, поток иссяк, я с нежностью подумал о юном создании, пока еще жалостливом и способном сочувствовать.
Судя по тем развлечениям, к которым ее приучает отец, она очень скоро станет такой же сукой, как та же наложница императора, например. И тоже будет с удовольствием смотреть на чужую смерть. Но пока – это милое чувствительное создание, и она позволила оставить меня в живых. Спасибо ей за это.
– Эй, ты еще не отключился? – вполголоса полюбопытствовал врач.
– А должен бы?
– Нет. Терпи. Сейчас.
Меня подняли и понесли. Реальность воспринималась уже не совсем четко, однако хватало сил, чтоб осознавать – все намного лучше, чем могло быть, хотя бы потому, что я пока еще жив. И на следующий день, когда, поднявшись не без усилий, но успешно, я выполнял команды врача и рассматривал его сосредоточенное, довольное лицо, подумал о невеселом. Помимо всего прочего вспоминалась реакция зрителей. Их, взрослых, было там немного, но презрительные возгласы с той стороны я услышал.
Вот-вот, когда боец несколько дней до того выигрывает, он всем хорош. Стоит ему проиграть, он уже заслуживает презрительных замечаний, хотя за прошедшие дни ничуть не изменился.
Боец в зените лишь до тех пор, пока не проиграл.
Исмал заглянул ко мне только на следующий день, ближе к вечеру, уточнил, что сказал врач по поводу тренировок.
– Ничего определенного. Пара дней покоя, потом – потихоньку начинать… Не представляю, каким образом местные медики умудряются так быстро справляться с серьезными травмами.
– Естественно, поскольку не имеешь представления о магии. Но это и неважно. – Взгляд мастера стал настороженным, оценивающим. – Что скажешь теперь?
– По поводу чего?
– Если мне и есть смысл что-либо обсуждать с тобой, так это вопросы твоих бойцовых качеств, выступлений и подробности тренировок. Или твоего отношения к первому, второму и третьему.
– Тебе интересно мое отношение? И что же ты рассчитываешь услышать в ответ?
– Правду, Серт, правду.
Желание сказать все от души, не сдерживаясь, стало сильнее, чем здравый смысл, нашептывающий вести себя привычно, внешне корректно и скрытно. Да и какая разница – он ведь сам приглашал к откровенности, чем не повод разрядиться в настоящей вспышке? Так пусть хоть подавится своей правдой!
– Мое мнение на ваш счет мало изменилось. Я бы сказал, что вы – просто кровожадные варвары с этими вашими гладиаторскими традициями. Мы хотя бы их переросли уже пару веков как.
– Переросли? В действительности? – Исмал готовился слушать с искренним любопытством – ни следа раздражения или желания поймать на противоречиях.
– Ладно, допустим, не переросли. – Зато я совсем не хотел спорить – только разрядиться. – Мы – тоже варвары. Где-то, в чем-то. Согласен. Но, ей-богу, наши недостатки не говорят о том, что так – правильно.
– Тогда я не понимаю твоего отношения к жизни. А желал бы понять.
– Интересно, почему тебе приспичило лезть мне в душу вот прямо сейчас? Раньше ты не рвался.
– После проигрыша гладиатор именно таков, каков он есть. Вылезают все сомнения, страхи, ожесточение, странные идеи, которыми боец пытается обосновать отступление. В такой момент видно, чего он стоит, и получится ли из него что-то в будущем.
Мастер сверлил меня взглядом. Неприятно. И ведь не сразу сообразишь, чем отругаться, чтоб не банально. Исмал, в отличие от своего помощника, языком владел не хуже, чем телом.