Так жили когда-то не сильно давно и мои собственные соотечественники. А во многих соседних странах, например в Узбекистане, подобная структура сохранялась и теперь, хоть и в несколько усеченном виде. Здесь иерархичность составляла суть государственного устройства. Если бы я родился в Японии, мне было бы проще адаптироваться здесь.
Но я родился не в Японии. Хоть прошлым моей страны был социализм со всеми своими особенностями, их я уже по-настоящему не успел воспринять. Офисной закалки в разгар кризиса у меня также не было. Поэтому я внутренне взвился при одной мысли о том, чтоб занять подобное положение в обществе.
А значит, надо все-таки примазываться к воинскому сословию. Не гладиатором, так кем угодно, держащим в руках оружие. Охранником? Телохранителем? Наемником? Первым двум, наверное, нужны рекомендации, а последний столь же чреват, как и отвергнутый мной по умолчанию, да к тому же лишен даже иллюзии свободного образа жизни. Кто меня в этих краях возьмет тренером? Для тренерства сначала надо имя заработать, а это упирается в три предшествующих варианта или в четвертый. Отвергнутый по умолчанию.
Я впервые путешествовал без рюкзака, вмещающего в себя палатку, спальник, котелок и запас консервов. У меня имелся разве что хиленький плащик, чтоб заворачиваться в него и считать боками шишки и сучки, а есть, видимо, я имел право всё что угодно из растущего, бегающего или летающего. Ах, да, еще ползающего – но это на крайний случай. Либо пробиваться тем, что куплю в трактирах. Последнее как-то надежнее, хоть и за деньги, потому что с «когтями» или ножом не особо-то поохотишься на зверюшек. Сшибать птичек камнями или палками я тоже не умел.
До трактира, который показался мне самым перспективным с точки зрения новостей и нужных мне сведений, я добрел лишь через пять дней. До того мне пришлось дважды спать на лапнике и под лапником, потому что не вовремя начался дождь, и трижды – на придорожных постоялых дворах. В одном из них в циновках обнаружились то ли вши, то ли блохи, короче, по факту все равно пришлось спать на улице. Но хоть на соломе, а не абы как.
Перебирая все то, что уже успело случиться со мной, я осознавал, что набрался такого количества впечатлений, какого не знал за всю жизнь. Этого вполне хватило бы на небольшой фэнтезюшный сериальчик. Только еще, по идее, в соответствии с законами жанра, за мной должна быть погоня, жаждущая моей крови и ушей. Здесь же вся проблема заключалась в том, что я на целом свете никому нахрен был не нужен. Чистой воды Неуловимый Джо.
Этот трактир сразу привлек мое внимание своими размерами. Как я уже понял, здесь загородные постоялые дворы вообще особым простором не отличались. К чему отгрохивать отель на сто номеров, если большинство клиентов все равно предпочитают ночевать на своих же телегах? И это понятно. Маленькие, средние и крупные караваны (которые обычно и занимали здешние дороги, чаще всего, как корабли к пристани, тянулись к здешним дорожным трактирам) рассматривали подобные места в первую очередь как источник теплой пищи, которую не надо готовить. Далее – как место, где можно прикупить фуража и даже съестных припасов, помыться, немного расслабиться, сменяясь, с кружкой пива. А спать все равно при товарах.
Обычно услугами ночлега пользовались одинокие путники или те, кто путешествовал небольшими группками без телег и фургонов. Но много ли таким надо места? Пары-тройки комнат хватит за глаза. И часто ли они забредали сюда? Не так часто, как хотелось бы хозяевам. Знатные или богатые тут вообще появлялись в лучшем случае всего пару раз с момента основания.
Поэтому в общих и жилых залах постоялых дворов, расположенных далеко от крупных поселков и городов, обычно было тихо и пустовато.
Здесь же жизнь кипела, и это чувствовалось еще на подступах. Во дворе то и дело появлялись люди с деловитыми лицами и повадками, сквозь распахнутые двери конюшни было видно, что внутри отдыхает немало ездовых животных всех форм и размеров, пахло свежевыпеченным хлебом, дверь то и дело стучала о косяк – мужики выскакивали продышаться и заскакивали обратно. Я с любопытством шагнул через порог – в общей зале было людно, заняты почти все места за двумя длинными столами, две служанки носились как угорелые с подносами, нагруженными сверх всякой меры.
На меня посмотрели по большей части равнодушно, но все-таки посмотрели, и некоторые из взглядов были оценивающими, чуть более долгими, чем прилично, потому что – это я понимал – по мне трудно было определить род занятий. Хоть я и был одет по-местному, но до сих пор ориентировался в здешних традициях настолько плохо, что, конечно же, забыл о какой-нибудь мелочи или держался не так. В устремленных на меня взглядах был безмолвный вопрос: «Интересно, что за птица?», но в целом народ я заинтересовал мало.