Ещё очень нравились американские библиотеки. В любом провинциальном «одноэтажном» городе США именно библиотека была тем центром, вокруг которого шла культурная жизнь. А нас, в СССР, для этого служили Дома культуры (в большинстве из которых, к слову, имелась библиотека). Здесь — библиотеки. Так что я не упускал случая пополнить свой багаж знаний, посещая их во всякое свободное время. Там можно было отыскать книги, о которых дома, в Союзе, я даже не слышал. В основном меня интересовали научно-популярные, касающиеся работ великих земных ученых этого века, занимающихся теоретической и квантовой физикой: Альберта Эйнштейна, Льва Ландау, Натана Розена, Эрвина Шрёдингера и других. Почерпнул массу интересного. Заодно и английский подтянул до весьма приличного уровня. Потому что одно дело — разговор на бытовом уровне и совсем другое — чтение. В особенности подобной литературы.
Так проходили день за днём и неделя за неделей.
До тех пор, пока пятнадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят второго года, в четверг, мы не пересекли границу штата Калифорния.
Глава семнадцатая
Окленд и Сан-Франциско
Что пил Джек Лондон? Венди. Трое в зале
У американцев — тех, кто не сидит на месте — особое отношение к Калифорнии, это я давно заметил. Да, можно сказать, что у них особое отношение к каждому штату. Что понятно, учитывая их Конституцию, по которой каждый штат является чуть ли не отдельной страной, имеет право на самозащиту от любого вторжения и прочая, и прочая. Но есть штаты, к которым действительно особое отношение. Калифорния входит в их число. Считается, что здесь расположен такой специальный рай на земле, который Господь создал исключительно для граждан США. К слову, большинство американцев весьма набожны, и я уже давно привык в Circus Smirkus к всеобщей молитве перед едой.
Так вот, когда попадаешь в Калифорнию, то начинаешь понимать, что в этом отношении к ней что-то есть. Здесь в самом воздухе, разлита некая бодрящая сладость, а солнце светит ярче, чем где бы то ни было. Впрочем, если подумать, летом везде хорошо. Особенно в начале лета.
Сейчас начало лета и было. Отличная погода, не жарко, высокое небо, лёгкий ветерок, белые облака. Что ещё нужно, чтобы чувствовать себя на миллион долларов? Я и чувствовал. Хотя, чем ближе было двадцатое июня, тем больше волновался. Начиная с двадцатого и вплоть до тридцатого июня, каждый день в десять часов утра мне нужно быть в центре парка Золотые ворота в Сан-Франциско. Так я написал в письме и очень надеялся, что оно дошло до адресата.
Мы раскинули свои шатры, — выражаясь фигурально и не только, — на северо-восточной окраине Окленда — города, который лежит напротив Сан-Франциско. Только залив одноименный переплыть. Или переехать по длиннющему мосту Окленд Бэй.
Случилось это в пятницу шестнадцатого июня, а восемнадцатого, в воскресенье вечером, мы должны были дать первое здесь представление. Таким образом у меня образовалось свободное время — вся суббота и большая часть воскресенья, которые я намеревался использовать для знакомства с Оклендом и, главное, с Сан-Франциско.
Думал ли я прошлым летом, когда зачитывался в Алмалыке у дедушки с бабушкой книгами Джека Лондона, взятыми в домашней библиотеке Кофманов, что не пройдёт и года, как я окажусь в местах, где этот чудесный писатель родился и вырос?
Не думал. Уж тем более не думал, что это меня так взволнует.
Однако взволновало. Я продолжал испытывать это волнение, когда вышел на площадь имени писателя, спустившись по Вебстер стрит.
Вот и любимый салун Джека «Первый и последний шанс Хейнольдса».
Я вспомнил сцену из «Джон Ячменное зерно», когда юный Джек покупает у пятидесятилетнего устричного пирата Фрэнка по кличке Француз шлюп, чтобы тоже попытать удачу в рядах оклендского «берегового братства». Сделку они обмыли именно здесь, в этом салуне, и потом Джек бывал тут неоднократно, обмывая удачные налёты на чужие устричные садки. В свои пятнадцать лет он сумел стать настоящим «королем» устричных пиратов, не уступая взрослым отчаянным авантюристам ни в умении управлять шлюпом в любую погоду, ни в драке, ни в выпивке, ни в лихости, ни в умении сорить деньгами.
Джеку было пятнадцать. Мне — почти столько же, пусть сознание моё гораздо старше и принадлежит человеку не с этой планеты. Пусть. Но фактически, повторю, мне четырнадцать, я теперь землянин и, как сказал бы Джек Лондон, — дьявол меня побери, если я не добьюсь тех целей, которые поставил перед собой. Спасибо, Джек, ты мне помог. А то что-то я расслабился последнее время. Пора возвращаться домой и браться за дело.