- Так как вас зовут? – глядя в планшет на коленях, спросила я, когда Ингер устроился в удобном глубоком кресле, совсем не похожем на стандартные сидения станции. Всё для удобства пациентов. – Плохая память на имена, простите.
Спросила почти формально, не надеясь на ответ, но мужчина меня удивил.
- Ингер. Корас Ингер.
Я удивлённо подняла голову.
- А «корас», что это? Ведь не название народа?
- Нет, это… - мужчина запнулся, будто подбирая слова. – Титул. Что-то вроде. Присваемый.
- За что?
Мой вопрос проигнорировали.
- Как вам у нас на станции? – сделала я ещё одну попытку. – Здесь довольно много представителей иных видов. Порой довольно причудливых на вид. Вас это не пугает?
- Я привык.
На лице ни тени улыбки, или напряжения, но в позе появилось напряжение, хотя он даже не сдвинулся с места.
- Вы тоже… доктор?
- Нет, психолог. Мне не интересны болезни, мне интересны… люди.
- Я для вас человек? – во взгляде кораса появился интерес.
- Под людьми я имею в виду все разумные расы, - поспешно уточнила. – Так что почему бы и нет? К тому же глядя на вас, сложно представить, что вы как-то отличаетесь от меня. Вам говорили, почему вы здесь, в госпитале?
Ингер кивнул. Ясненько. Мне бы кто объяснил.
- Вы тоже не знаете, что со мной делать, психолог?
- Я иногда не знаю, что делать и со своей жизнью, - пошутила я. – И лучше называть меня сэрой Марикой.
- Сэра – это имя или титул? – тут же уточнил Ингер.
- Это лишь вежливое обращение к женщинам, принятое в конфедерации. Если вы обращаетесь к мужчинам, вы говорите «сэр», если перед вами учёный или врач, то вы обращаетесь к нему или к ней «доктор».
- А когда обращаются просто по именам?
Наконец-то я поняла, чем мне следовало бы заняться с новым пациентом. Адаптацией. Тем более, когда я рассказывала корасу об обычаях на Гермесе, он действительно меня слушал, а не просто разглядывал. Так у нас дела пошли быстрее, и расстались мы вполне довольные друг другом. Я получила чуть больше информации о Ингере, он, полагаю, больше узнал о том месте, куда попал. И ведь раньше, если верить записям с корабля миротворца, это его совершенно не интересовало. Может, мне просить большей зарплаты? Ведь специалист на вес золота!
Так продолжалось почти две недели, спокойные и беззаботные. Пациентов было мало, новых сложных случаев не было вовсе, и даже корас вёл себя вполне прилично. Чем больше я его узнавала, тем более интересным он казался. И странным.
Когда я говорю «странность», то не пытаюсь вежливо замаскировать этим слово «сумасшествие». Порой логика действий кораса мне была не понятна, но тут стоило помнить, что я ничего не знала о его народе и мире, в котором он вырос. Но он не и был просто «мило»-странным. Была у него, к примеру, выводящая из себя привычка бесшумно появляться будто бы из ниоткуда, и так же пропадать – что не уж так легко на довольно небольшой территории лечебного блока B. Кораса часто замечали в компании других пациентов, но те утверждали, что и с ними он не откровенничал. Он никогда не улыбался, не жаловался на скуку или неизвестность.
Ингер совсем не был пациентом, о чьих привычках персонал ещё долго будет вспоминать с ностальгическим смехом. Скорее, об этом чудике постараються забыть как можно раньше. Проскальзывало в корасе что-то такое… отчего даже его лечащему психиатру Теренс Гриф, проработавший в отделении почти десять лет, было не по себе.
- Сильное расхождение между внешним и внутренним, - пожав плечами, ответил Теренс на мой вопрос, почему он так не любит нового пациента. – В природе есть биологические виды, которые выбрали мимикрию как способ выживания. Не только для того, чтобы лучше прятаться, но и для того, чтобы было удобнее охотиться. Если бы у него была полная пасть акульих зубов или хвост, как у ящериц, то может быть он мне нравился гораздо больше. Этот… слишком похож на обычного человека. И всё же не является одним из нас. Он даже дышит и двигается по-другому.