Слуга принял письмо и удалился. Трибун погасил лампу, встал, потянулся и пошел к ложу, которое стояло чуть поодаль. В это жаркое время года в империи было принято спать на открытом воздухе — атриум, практически лишенный крыши, был чем-то вроде веранды внутри дома. Не раздеваясь, трибун лег на ложе и укрылся простыней. Несколько минут спустя, любой наблюдатель сказал бы, что он крепко спит. Трудно было заподозрить, что наместник держит под простыней наготове малогабаритный стреломет "Смерч", а в изголовье у него лежит обнаженный боевой меч. С час ничего не происходило. Наместник несколько раз всхрапывал и поворачивался с боку на бок. Небо в проеме крыши потемнело, и на нем зажглись разноцветные полосы. Откуда-то прилетела крупная ночная бабочка — необычная в этих местах, бархатисто-черная, и заметалась по атриуму. Потом она приблизилась к ложу и уселась наместнику на плечо. Тревожно засветился и стал холодным защитный амулет на груди Клавдия, и в этот миг бабочка вонзила свой ядовитый хоботок сквозь рубашку в тело человека. Амулет сработал, испепеляя убийцу — порождение Мертвых Земель или специально выведенный продукт черной магии, но было поздно. Наместник дернулся и застыл навсегда.
Спустя несколько минут, на крыше послышались почти бесшумные шаги, и закутанная в черное фигура скользнула в воздухе, спускаясь по невидимой в полумраке веревке. Спрыгнув на краю бассейна, пришелец, слегка прихрамывая на левую ногу, осторожно приблизился к ложу наместника, держа наготове оружие. Он оттянул лежащему веко, убедился, что тот мертв, и, не тронув более ничего, направился к таблину. Там он, не зажигая света, перелистал документы, и, наконец, вытащил из медной чаши исписанный лист. Просмотрел его, и аккуратно спрятал в одежде. Потом вернулся к свисающему с крыши канату, в несколько секунд поднялся по нему, и растворился в темноте.
Тело наместника его старый слуга нашел только поздним утром, когда забеспокоившись непривычно долгим сном хозяина, пришел в атриум его проведать. Никаких следов ночного посетителя слуга, разумеется, не заметил.
* * *Солнце Лакаана, подарок богов людям, еще только золотило верхушки башен Тарсея, когда из городских ворот выехали двое — молодой воин и мальчик. Хотя обычно ворота не открывали до полного восхода, для этих двоих было сделано исключение. Что, впрочем, было совсем неудивительно.
В этот день Лодий встал затемно, быстро собрал вещи на двоих, и, разбудив Силия, задал заспанному мальчишке вопрос, которого тот меньше всего ожидал:
— Хочешь поехать со мной и стать юнгой имперского флота?
— Хочу! — выпалил тот, даже еще толком не осознав вопроса.
— Тогда пошли! — и Лодий потащил пажа за собой вниз, в замковый двор. По дороге они заскочили на кухню, где Лодий прихватил краюху хлеба и большой кусок сыра в дорогу. Своих бактрианов они взнуздали сами, точнее сделал это Лодий, поскольку рука у мальчика еще действовала плохо. Караул у замковых ворот выпустил их без лишних вопросов. Когда они уже проезжали под стеной, Лодия догнал старший караула, дружинник Хват.
— Княжич, тута вчера запоздно слуга от наместника прискакал, письмо для вас оставил, простите, чуть не забыли…
— Покажи. — Взглянув, Лодий только сейчас вспомнил про вчерашний разговор с Клавдием. На душе у него было препакостно, и он был рад, что ни со слугой трибуна, ни с ним самим ему встречаться не пришлось.
Выехать из города было еще проще — Лодий сослался на государственную службу и ворота для них тут же открыли. И вот они уже ехали по мощеному имперскому тракту, оставляя надолго за спиной родной дом. Никто из них еще не знал, как надолго.
Силий, зябко кутаясь, по утренней свежести, в дорожную куртку, молчал, не задавая вопросов, переживая новое приключение. За это молчание Лодий чувствовал к нему искреннюю признательность. Несколько раз им встречались первые возы, ехавшие на городской рынок. Но через полтора десятка лиг, дорога оказалась совсем пустой. К этому времени они ехали примерно два с половиной часа. Стало жарко, Силий уже сбросил куртку и вертелся в седле, с превеликим трудом сдерживая свой язык — он был неглуп и наблюдателен для своих лет, и видел, что его господину не до разговоров. Дорога огибала поросший лесом холм. По обеим сторонам изгородью высился колючий кустарник, переходивший в подлесок. Одиноким сторожем торчал лиговый столб, отмечавший расстояние от Тарсея, до границы империи. Неожиданно, от столба отделилась человеческая фигура и вышла на дорогу. Незнакомец был одет в темный плащ с капюшоном, полностью скрывающий его лицо и скрадывавший очертания тела. Только в походке Лодию почудилось нечто знакомое.