— Второй ярус сегодня для работ закрыт. В любого, кто туда сунется, патруль будет стрелять без предупреждения. А если выживет — еще две декады карцера. Бригадирам — распределить своих людей по новым местам. Выработку не уменьшать — получите штраф. Разойдись!
Деций направлялся обратно к бараку, когда его догнал Комод — один из угловых Скелета. Комод был необычайно возбужден.
— Монах! — прохрипел он силикозным шепотом — Комод, как и Скелет, трубил бессрочную и отсидел уже двадцать лет. Легкие его были забиты пылью, и его перевели на более легкие работы — снаружи, на воздухе. — Знаешь, что было? Скелета повязать хотели, какая-то падла заложила, что он к зеленому прокурору навострился. Так он двоих судаков положил, и расписался на заборе — ушел вторым ярусом в старые выработки.
— Так, — завертелось в голове у Деция. — Не срослось, значит, у бугра… Кто-то еще знал про подготовку побега и донес. — Это означало также, что малява Скелета становилась опасной — лучше было бы от нее избавиться.
— Ты же вчера с бугром долго перетирал что-то… и тебе об этом точно мотать душу станут. Так что я хотел сказать — подумай заранее, что у дядюшки восьмерить…
— Ладно, не малолетка, — буркнул Деций, постаравшись быстрее отвязаться от "углового", хотя понимал, что Комод сейчас проявляет, можно сказать, акт личной симпатии к нему, предупреждая об опасности.
Деций глянул по сторонам и быстрым шагом направился в отхожее место. Изорвал записку в клочки и утопил в параше. Потом направился в барак — приказа на его освобождение не поступало, а ссориться с бригадиром не стоило — теперь, когда покровительство Скелета закончилось, неизвестно, как и что могло обернуться.
Но в бараке его встретили распоряжением:
— Монах, ступай к дядюшке, он вызывает.
"Дядюшка" — лагерный уполномоченный по внутреннему надзору, встретил Деция почти ласково. Расспросил, нет ли жалоб, невзначай напомнил, что Децию предстоит освобождение, и перешел к делу — к вчерашнему разговору со Скелетом. Деций запинаясь и как бы с явной неохотой, выдал заранее подготовленную версию. Звучала она почти невинно — тянула максимум на пару дней карцера. "Дядюшка" пару раз пытался поймать Деция на мелких противоречиях, но Деций был не из тех, кто на это ведется. Однако опытный "дядюшка" нутром чуял, что дело на этом не заканчивается.
— Эх, Деций, что-то у вас не всё складывается. Ну, посудите сами — все пять лет безупречное поведение, а накануне освобождения — нарушение… и, главное, зачем? Жаль мне, Деций, но не пришлось бы вам задержаться у нас…
Деций понял, что пора отходить на вторую линию обороны. Воровато оглянувшись на запертые окно и дверь, он предложил "дядюшке" сделку — он выдаст кое-какую информацию в обмен на то, что тот забудет про его первое прегрешение. "Дядюшка" клюнул. И Деций сообщил ему про схронку — место, где были припрятаны несколько кусков драгоценного мифрила, одного из тех минералов, ради которых Имперские Копи были созданы и поддерживались, несмотря на все трудности с их снабжением и охраной.
— Интересное сообщение, Деций. Но вы же понимаете, что это надо проверить. Так что задержитесь на пару часиков…
Деция отвели, но не в карцер, как он опасался, а в более приличную камеру — для тех, по кому велось внутреннее следствие. Выдавая схронку, Деций почти не рисковал — это был доверенный ему вчера личный тайник Скелета. Схронка Скелету уже не пригодится, а "дядюшка" будет удовлетворен. Деций знал, что надзиратели, по мелочам, подворовывают имперскую собственность — в каждом уходящем караване была партия "неучтенного" груза. Некоторые центурионы охраны уходили в отставку состоятельными людьми…
Била через четыре, Деция снова вызвали к "дядюшке". Тот попенял каторжнику, что он слишком поздно доложил о тайнике — тот, якобы, был пуст. Но лоснившаяся удовольствием, как у обожравшегося сметаной кота, рожа начальника ясно свидетельствовала, что он врет — Децию для этого никакой эмпатии не требовалось. После этого "дядюшка" подписал Децию пропуск в канцелярию, куда велел отправляться немедленно. Деций заикнулся о своих вещах, но оказалось, что узелок с ними уже принесли. Деций заглянул в него, бегло проверил — всё было на месте, зэка Монаха в каторжном мире продолжали уважать. Напоследок, "дядюшка" строго взглянул на заключенного и напомнил, что "молчание — мифрил". Деций согласился — доносить на "дядюшку" было и бессмысленно, и опасно. Взяв вещи, он направился в лагерную канцелярию.