Плещущееся багровое море, пронизанное ослепительными белыми всполохами. Чаша искрящегося колдовского вина, опрокинутая над иссушенным жаждой путником. Шелест желаний и яркая вспышка, вместившая в одно мгновение годы…
Денис Алексеевич, пошатываясь, поднялся на ноги. Он точно знал — жизнь покинула тело стражника, не оставив и следа. Покинула, будучи впитана им, Реневым. А сам он при этом ощущал огромный подъем сил и способность разорвать противника голыми руками. Все чувства еще более обострились, а эмоции, напротив, приглушились. Где-то в глубине сознания ворочалось удивление легкостью, с которой он справился с двумя противниками — никогда ранее мастером рукопашного боя он не был… И, одновременно, уверенность, что не справиться он просто не мог.
С начала боя прошла едва пара минут.
Ренев снял с трупа ключи. Потом вернулся в камеру. Пленник стоял возле первого мертвеца, и пытался скованными руками вытащить у того из ножен саблю. Ренев молча позвенел ключами. Пленник выпрямился и посмотрел на Дениса Алексеевича. Молодой парень, крепкого сложения, лет двадцати с небольшим. Имперец. Среднего роста, русые коротко остриженные волосы, высокий лоб, прямой красивый "греческий" нос. Волевая складка рта и трехдневная щетина на подбородке. Во рту — кляп, притянутый ремешком. Обут во что-то вроде сандалий с высокой шнуровкой. На теле — он был обнажен до пояса, — багровые рубцы и кровоподтеки, следы жестоких побоев. Но взгляд — твердый и прямой — показывал, что этого человека сломить непросто.
Глянув на замок на оковах пленника, Ренев нашел подходящий на вид ключ и отомкнул наручники. Имперец быстро освободился от цепей и от кляпа. Потом начал растирать затекшие руки. Ренев машинально отметил, что вид тела со сломанной шеей и лужи крови на полу нимало не заботит ни его, ни освобожденного пленника. Ренев снова вышел в коридор, и начал раздевать труп второго стражника. Он уже натянул чужие кожаные штаны — брезгливо морщась, поскольку бывший владелец их явно несколько лет не снимал и никогда не стирал, и с сожалением разглядывал сапоги, которые были ему малы на пару размеров, когда имперец вышел из камеры. Он вооружился саблей и кинжалом, остановился в дверях, спокойно разглядывая Ренева. Потом произнес:
— Хор Гортензий Квинт, третий центурион восьмой когорты Его Императорского Величества Этрурийского легиона. Благодарю за помощь.
— Де…, - Денис Алексеевич запнулся и замолчал, лихорадочно соображая. Его собственное имя прозвучало бы на имперском языке странно. Но надо что-то ответить… Само собой всплыло слово — Дар. Конечно, Дар — он в детстве носил такое прозвище, среди друзей. Это его инициалы и имя его любимого героя из замечательного романа Ефремова "Туманность Андромеды"… Как давно это было…
— Дар, пленник здешнего… хозяина, — представился он, наконец. Слова незнакомого, непонятным образом выученного языка, сходили с языка с некоторыми запинками, но в целом свободнее, чем Ренев ожидал. — Я родом… издалека. Так что уж простите, что про империю знаю не слишком много.
— Но вы прекрасно говорите на лакаанском, — с легким удивлением сказал центурион. — И вы очень похожи… если бы не некоторые отличия… я бы сказал, что вы — родной брат моего легионера Лакса, с которым мы вместе попали в плен. Его два дня назад увели из камеры, сказали — на допрос, но он не вернулся…
— Ну вот, приехали, — подумал Ренев. И совершенно неожиданно, как это с ним бывало и раньше, нужные слова сами стали приходить на язык.
— Лакса нет в живых. Так получилось, что я присутствовал при магическом обряде, где он был принесен в жертву — ритуальную жертву. — Ренев говорил медленно, стараясь не лгать, но и не рассказывать всей правды. — То, что я на него похож — тоже результат этого обряда. Я должен был стать рабом мага, но сумел освободиться. А уйти не успел. И тут вот пришли вы со стражниками…
— В этой камере, как уверяли стражники, держали шедду — призванное порождение горячих миров. Меня должны были ему скормить. — центурион говорил безмятежным тоном, но взгляд его цепко следил за Денисом Алексеевичем. — Я слышал, что ему уже скормили одного стражника. Он был весьма самонадеян и глуп, этот тюремщик, и вчера я смог его оглушить. Мне уже почти удалось освободиться, но не повезло — шум услышали, меня избили и вернули в камеру, заковав в цепи. А стражника, вместо обычной казни за дисциплинарную ошибку, должны были отдать шедде. Тут ни с кем не церемонятся, и свои со своими — тоже…