— Что ж, не хочешь — не надо. У меня никогда не хватало совести на нечестную игру. Ты не будешь возражать, если я прокручу по твоей схеме и от себя?
— Играй, только осторожно. Сатурн стоит между Девой и Львом — положение щекотливое.
— Как скажешь, Элли.
Миссис Дуглас, получив от Элли подтверждение своим догадкам, взялась за дело: она потребовала принести досье Берквиста и отдала распоряжение о подрыве его репутации; она вызвала начальника Особой Службы Твитчелла — он вышел бледный и целый день ел поедом своего помощника; она поручила Сэнфорту выпустить еще одну передачу о Человеке с Марса и в ходе этой передачи сообщить, что по сведениям, исходящим из близких к правительству кругов, Смит собирается или даже уже отправился в Анды, где климат похож на марсианский. После этого миссис Дуглас задумалась над тем, как заставить Пакистан замолчать.
Она потребовала к себе мужа и убедила его поддержать Пакистан в его притязаниях на львиную долю кашмирского тория. (Он и сам собирался так поступить, поэтому легко дал себя уговорить, проглотив упрек в том, что еще вчера возражал против этой идеи). Урегулировав пакистанский вопрос, миссис Дуглас отправилась выступать перед Дочерьми Второй Революции с лекцией на тему «Материнство в новом мире».
Глава 10
В то время, как миссис Дуглас разглагольствовала о том, о чем не имела ни малейшего представления, Джабл Э.Харшоу, член коллегии адвокатов, доктор медицины, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, популярный автор и философ-неопессимист, сидел на краю бассейна у себя в Поконосе и наблюдал за плещущимися в воде тремя его секретаршами. Все они были очень красивыми женщинами и на редкость толковыми работниками. (Харшоу любил сочетать приятное с полезным). Энн была блондинкой, Мириам — рыжеволосой, а Доркас — брюнеткой; фигуры у них тоже различались: от пышной булочки Энн — до изящной статуэтки Доркас. Самая младшая была на пятнадцать лет моложе самой старшей, но самую старшую было трудно выделить. Харшоу напряженно работал. Большая часть его существа наблюдала за хорошенькими женщинами, резвящимися в воде, а маленькая частичка, звуко — и светонепроницаемая, сочиняла. Харшоу утверждал, что способ его творчества заключается в разделении организма: зрение, осязание и половые железы — сами по себе, а головной мозг — сам по себе. Его бытовые привычки подтверждали эту теорию. На столе стоял магнитофон, но Харшоу пользовался им лишь для заметок. Готовый текст он диктовал стенографистке, следя за ее реакцией. Харшоу как раз приготовился диктовать и позвал:
— Ближняя!
— Это Энн, — ответила Доркас. — Она плескалась ближе всех.
— Нырни и достань ее.
Брюнетка нырнула; через несколько секунд Энн вышла из бассейна, вытерлась, надела платье и села у стола. Она молчала и не шевелилась: абсолютная память позволяла ей обходиться без стенографической машинки. Харшоу достал бутылку из ведерка со льдом, налил бренди в стакан, отхлебнул и сказал:
— Энн, я придумал душещипательную вещицу… Котенок под рождество зашел в церковь погреться. Он голодный, холодный и одинокий. К тому же у него перебита лапа… Начнем: «Снег падал и падал…»
— Какой вы берете псевдоним?
— Молли Уодсуорт — эдакое корявое имечко. А название — «Чужие ясли». Поехали.
Харшоу диктовал и смотрел на Энн. Когда из-под ее опущенных ресниц потекли слезы, Харшоу улыбнулся, закрыл глаза и тоже заплакал. Когда он закончил диктовать, у них обоих были одинаково мокрые щеки и умиленные души.
— Тридцать, — оценил свое творение Харшоу, — отошли его куда-нибудь в издательство, смотреть на него не могу.
— Джабл, вам когда-нибудь бывает стыдно?
— Никогда!
— В один прекрасный день я прослушаю ваш очередной опус, разозлюсь и лягну вас в пузо.
— Уноси ноги… и все остальное, пока не разозлился Я!
— Слушаюсь, босс! — и, подойдя сзади, Энн поцеловала его в лысину.
— Ближняя! — завопил снова Харшоу, и к нему выбежала Мириам.
Ожил громкоговоритель, установленный на крыше дома:
— Босс!
Харшоу произнес короткое слово, Мириам хихикнула.
— Что тебе, Ларри?
— К вам с визитом дама, а с ней тело.
Харшоу подумал.
— Она хорошенькая?
— Гм… да.
— Что ж ты резину тянешь? Впусти ее, — Харшоу откинулся в шезлонге. — Начнем: «Городской пейзаж, затем интерьер. На стуле с высокой прямой спинкой сидит полисмен, без фуражки, воротник расстегнут, на лбу пот. Между полицейским и зрителем, спиной к зрителю стоит человек. Он замахивается, вынося руку за кадр, и бьет полисмена по лицу…» — Харшоу остановился. — Продолжим позже.
К дому подъехал автомобиль. За рулем сидела Джилл, рядом с ней — молодой человек. Автомобиль остановился, и молодой человек поспешно вышел. — Вот она, Джабл.
— Я вижу. Здравствуй, девочка. Ларри, а где же тело?
— На заднем сидении, босс. Под одеялом.
— Это не тело, — запротестовала Джилл. — Это… Бен сказал, что вы…
Я хочу сказать… — она понурила голову и заплакала.
— Не надо плакать, голубушка, — мягко произнес Харшоу, — редкое тело стоит слез. Доркас, Мириам, займитесь ею. Дайте ей чего-нибудь выпить и умойте ее.
Харшоу заглянул на заднее сидение, поднял одеяло. Джилл вырвалась из рук Мириам и резко сказала:
— Да послушайте же меня, наконец! Он не умер! Не должен был умереть! Он… Господи! — она снова заплакала. — Я такая грязная… и устала…
— Похоже, что это все-таки труп, — вслух рассуждал Харшоу. — Температура тела приближается к температуре окружающей среды, типичное трупное окоченение. Когда он умер?
— Он не умер! Вытащите его оттуда! У меня больше нет сил его таскать.
— Конечно. Ларри, помоги мне. Фу, какой ты зеленый! Отойди в сторонку и сунь два пальца в рот — полегчает.
Мужчины вынули Валентайна Майкла Смита из машины и положили его на траву; он так и лежал согнутый. Доркас принесла стетоскоп, включила его и настроила. Харшоу надел наушники, послушал.
— Боюсь, вы ошиблись, — мягко обратился он к Джилл. — Я не смогу ему помочь. Кто это был?
Джилл вздохнула. Ни в ее лице, ни в голосе не было жизни.
— Человек с Марса. Я так старалась…
— Я не сомневаюсь… Человек с Марса?!
— Да. Бен, Бен Кэкстон… сказал, что к вам можно обратиться.
— Бен Кэкстон? Я польщен доверием… Т-с-с! — Харшоу жестом приказал всем молчать. Удивление все сильнее проступало на его лице. — Сердце! Ну и горилла же я! Доркас, живо наверх! Третий ящик в запертой части холодильника. Пароль — «сладкий сон». Принесешь весь ящик и шприц на кубик.
— Иду!
— Доктор, никакой стимуляции!
Харшоу обернулся к Джилл:
— Что?
— Простите, сэр, я всего лишь медсестра, но это особый случай. Я знаю, что нужно делать.
— Г-м… сорок лет назад мне стало ясно, что я не Господь Бог, десять лет спустя — что я не Эскулап. Что же нужно делать?
— Нужно попробовать его разбудить. Иначе, что бы вы ни делали, он будет уходить все глубже и глубже.
— Вперед! Только не топором. А потом попробуем мои методы.
— Хорошо, сэр, — Джилл опустилась на колени и принялась выпрямлять конечности Смита.
Это ей удалось; брови Харшоу поползли вверх. Джилл положила голову Смита к себе на колени и нежно позвала:
— Проснись! Это я, твой брат по воде.
Его грудь медленно поднялась. Смит глубоко вздохнул, открыл глаза, увидел Джилл и улыбнулся детской улыбкой. Потом он посмотрел вокруг, и его улыбка погасла.
— Не волнуйся, — успокоила его Джилл, — это друзья.
— Друзья?
— Да. Все они — твои друзья. Не волнуйся и не уходи больше. Все хорошо.
Смит лежал, глядя на мир широко открытыми глазами, и был доволен, как кот у камина.
Через полчаса и его, и Джилл отправили в постель. Прежде чем подействовала таблетка, которую дал Харшоу, Джилл рассказала ему, в чем дело.
Харшоу осмотрел машину, в которой приехала Джилл. Она была взята напрокат на станции в Ридинге.