- Значит, у меня в этом деле есть голос?
- Джубал, решать будешь ты. Мы это понимаем.
(Сынок, а ведь, пожалуй, ты впервые в жизни солгал. Сомневаюсь, что я удержал бы даже Дьюка, если б ты решил, что тебе нужен именно он).
- Я думаю, тебе нужна Джилл. Но помните, дети, что ваш дом здесь.
- Мы знаем… и вернемся. И снова разделим воду.
- Обязательно, сынок.
- Да, отец.
- Что?
- Джубал, в марсианском языке нет синонима слову «отец». Но недавно я грокк, что ты мой отец. И отец Джилл.
Джубал искоса поглядел на Джилл.
- Ммм… Я грокк… Берегите себя, дети.
- Да. Пойдем, Джилл.
Они исчезли прежде, чем Джубал успел встать из-за стола.
Глава 26
Это был обычный бродячий цирк - карусели, сласти, дешевые забегаловки, где дурачью облегчали карманы. Лекция о сексе, подогнанная под взгляды местных невежд на теорию Дарвина; «живые картинки», где участницы одеты, а вернее раздеты, сообразно с разрешением местного начальства и его вкусами; Бесстрашный Фентон, совершающий свой смертельный прыжок под шумные овации зрителей. В программе представления нет чтеца мыслей, но есть фокусник; нет женщины с бородой, но есть гермафродит; нет шпагоглотателя, зато есть пожиратель огня; нет татуированного мужчины, но есть татуированная женщина, она же заклинатель змей, которая под занавес появляется совершенно обнаженной… одетой лишь в собственную кожу, расписанную экзотическими рисунками, - и любому ротозею, который обнаружит хоть один квадратный дюйм кожи без татуировки, начиная от шеи и ниже, обещан приз в двадцать долларов.
Приз так никто и не получил. Миссис Пайвонски позировала в «собственной коже» плюс в объятиях четырнадцатифутового боа-констриктора, известного под именем Хони Бун, чьи кольца были размещены на теле владелицы змеи столь стратегически точно, что даже церковный совет вряд ли нашел бы в этом зрелище что-то непристойное. В качестве дополнительной защиты (для боа) миссис Пайвонски стояла на стуле, поставленном внутри брезентовой загородки, куда запускали десяток кобр.
Да и свет был не слишком ярок.
Но вызов, брошенный миссис Пайвонски, был честным вызовом. Ее муж до самой своей смерти владел татуировальной студией в Сан-Педро, и, когда дела шли вяло, они с женой татуировали друг друга. В конце концов продолжать работу над женой стало невыносимо - ниже шеи не оставалось ни единого свободного кусочка кожи. Миссис Пайвонски очень гордилась тем, что была самой изукрашенной женщиной в мире. Причем разрисованной руками величайшего мастера в этом виде искусства, - именно таково было ее мнение о собственном муже.
Патриция Пайвонски общалась и с жульем, и с грешниками без всякого вреда для себя; она и ее муж были обращены самим Фостером, и Патриция, куда бы ни забрасывала ее судьба, всегда посещала ближайшую Церковь Нового Откровения. Патриция с радостью распрощалась бы с любым фиговым листком в финале представления, ибо была убеждена, что она - лишь полотно для религиозного шедевра, куда более высокого, чем те, которые можно видеть в музеях и соборах. Когда она и Джордж увидели Свет, еще около трех квадратных футов поверхности Патриции ничем не были заняты, к моменту же смерти мужа она носила на себе красочное жизнеописание Фостера, от его колыбели со склоняющимися над ней ангелами и до Дня Славы, когда он был вознесен на небеса.
К сожалению, большая часть этой священной истории должна была прикрываться одеждой. Патриция, конечно, могла показывать ее на закрытых сборищах Радости в церквях, которые посещала, особенно если об этом просил ее пастырь, что случалось частенько. Патриция не могла выступать с проповедями, не умела петь, на нее никогда не снисходил Дух, чтоб подвигнуть на выкрики на неизвестных языках, но зато она служила живым свидетельством реальности Света.
В цирке ее номер был предпоследним. У нее оставалось еще время, чтобы убрать свои фотографии и скользнуть за кулисы, чтобы ждать там начала своего финала. А на сцене в это время работал фокусник.
Доктор Аполло раздал стальные кольца и пригласил желающих убедиться, что они цельные. Затем заставил их держать кольца так, чтобы они частично перекрывали друг друга, и дотронулся до каждого места, где кольца пересекались, своей волшебной палочкой. Образовалась цепь. Он оставил палочку висеть в воздухе без видимой поддержки, взял из рук своей ассистентки сосуд с яйцами и начал одновременно жонглировать шестью. Его искусство, однако, почти не привлекало зрителей - они предпочитали рассматривать ассистентку фокусника. Надето на ней было побольше, чем на юных леди, выступавших в «живых картинках», и тем не менее было очевидно, что ни один квадратный дюйм ее кожи не татуирован.