Они сели в первый попавшийся «Грейхаунд», даже не спрашивая, куда он отправляется. Неделей позже они объявились дома, несколько дней разделяли воду с братьями, а потом уехали, даже не попрощавшись. Прощание было тем человеческим обычаем, которого Майк не любил; он говорил «до свидания» только незнакомцам.
Вскоре они появились в Лас-Вегасе, где остановились в отеле, расположенном в некотором удалении от Стрипа. Майк развлекался в игорных домах, Джилл убивала время, работая шоу-герл. Петь и танцевать она не умела, но выходила на сцену в колоссальной шляпе, улыбаясь, чуть прикрытая кусочками осыпанной блестками материи, - такая работа в современном Вавилоне Запада ее вполне устраивала. Она предпочитала работать в те часы, когда Майк был занят, и каким-то образом Майк всегда устраивал ее на те места, которые она выбирала. Поскольку казино открыты круглые сутки, то и Майк был занят непрерывно.
Майк играл осторожно, старался выигрывать понемногу, придерживаясь тех границ, которые установила для него Джилл. После того как он выдоил из каждого казино по несколько тысяч долларов, он все там же спустил, чтобы не прослыть удачливым крупным игроком. Затем он нашел себе место крупье, причем никак не вмешивался в бег маленького шарика, а изучал людей, стараясь грокк, что влечет их к игре. Он грокк наличие мощной побудительной силы, которая сродни сексуальности, но в то же время грокк в ней ощутимую скверну.
Джилл сначала думала, что посетители роскошного ресторана-театра, в котором она выступала, были обычным дурачьем, и, следовательно, с ними можно было не церемониться. Но, к ее удивлению, выяснилось, что ей в самом деле было приятно выставлять себя перед ними. С усиленной знанием марсианского языка честностью она попыталась проанализировать свои чувства. Ей всегда нравились восхищенные взгляды мужчин, которых она находила достаточно итересными, чтобы желать их прикосновения. Ее раздражало, что вид ее прекрасного тела не вызывал у Майка никакой реакции, хотя он был предан этому телу так, как может лишь мечтать любая женщина…
…если он не был слишком занят. Впрочем, и в этом случае он был щедр - разрешал ей вызывать его из транса, менял без всяких жалоб скорость своего метаболизма, становился веселым, внимательным, любящим.
Тем не менее у Майка была такая странность - одна из многих, чем-то сходная с его неспособностью смеяться. Поступив в шоу-герлс, Джилл обнаружила, что ей приятно зрительное обожание чужих мужчин, поскольку этого ей Майк дать не мог.
Однако ее крепнущая беспощадная честность в отношении себя самой вскоре разрушила и эту теорию. В зале было полным-полно людей пожилых, весьма упитанных и совершенно лысых, что вряд ли могло понравиться Джилл, которой всегда внушали отвращение «похотливые старые кобели», хотя подобное определение относилось не ко всем старикам. Джубал, например, мог сколько угодно смотреть на нее, мог даже пользоваться весьма вольной лексикой, но это никогда не вызывало у нее ощущения, будто он только и ждет подходящего случая, чтобы ее потискать.
Теперь же она убедилась, что «похотливые старые кобели» не вызывали в ней былого отвращения. Когда она ловила их восторженные взгляды или исходивший от них запах похоти, - а она его чувствовала и даже могла определить, от кого именно он исходит, - ей не было противно. Больше того, это согревало ее, вызывало чувство тайного удовлетворения.
«Эксгибиционизм» ранее был для нее лишь медицинским термином - слабостью, к которой она относилась с презрением. Теперь, обнаружив его в себе и анализируя его, она решила, что эта форма нарциссизма нормальна, либо не нормальна сама Джилл. Но она не чувствовала себя ненормальной. Она была здорова - здоровее, чем когда-либо раньше. Здоровье у нее всегда было отличное, - медсестрам оно необходимо, но теперь у нее не случалось ни насморка, ни расстройства желудка; она не могла даже вспомнить, когда у нее в последний раз отекали ноги.
О'кей, если здоровой женщине приятно, что ею любуются, то ясно как день, что здоровым мужчинам нравится смотреть на нее - иначе во всем этом нет никакого смысла! И тут она с чисто интеллектуальных позиций, наконец, поняла Дьюка с его фотографиями.
Она обсудила эту проблему с Майком, но Майк никак не мог взять в толк, почему Джилл когда-то терпеть не могла, чтобы на нее смотрели. Он прекрасно понимал, что можно старательно избегать прикосновений. Майк сам не терпел рукопожатий, он хотел, чтобы к нему прикасались лишь собратья по воде. Джилл не была уверена в том, как далеко заходит это чувство. Она объяснила ему, что такое гомосексуализм, после того как Майк прочел статью о нем и не смог его грокк; она научила его, как избегать мужских приставаний, - ей было известно, что такой красивый мальчик, как Майк, их обязательно привлечет. Он последовал ее совету, сделал свое лицо более мужественным, что почти уничтожило былую гермафродитную прелесть его черт. Но Джилл не была уверена, что Майк отверг бы предложение, исходи оно, скажем, от Дьюка; к сожалению, все братья по воде мужского пола отличались явной мужественностью, точно так же, как братья противоположного пола - женственностью. Джилл подозревала, что Майк обязательно почувствует скверну в жалком сексе однополых - и с ними никогда не разделит воду.