Он понимал, что сжигает себя. Легкие трудились в том же режиме, что и на Марсе, сердце галопировало в безудержном старании успевать равномерно распределять поступающий снаружи в кровь кислород, и все это было жалкой попыткой преодолеть тяжесть непрерывно сжимающегося Пространства, попыткой тщетной, так как происходила она в условиях душной, отравленной огромным количеством кислорода и гнетущей жарой атмосферы. Тогда он предпринял необходимые срочные меры.
Когда биение сердца снизилось до двадцати ударов в минуту, а дыхание стало почти незаметным, Смит потратил некоторое время на то, чтобы убедиться, что его тело не умрет, пока он будет заниматься другими делами. Убедившись, что с этим все в порядке, он частично активизировал свой второй уровень и освободил большую часть своего «я». Было очень важно разобраться в особенностях конфигурации множества новых событий, чтобы приспособить их к себе, а затем холить и лелеять, дабы и они стали добры к нему и не поглотили бы его без следа.
С чего же начать? С того ли момента, когда он покинул свой дом, увлекаемый теми Чужими, что потом стали его согнездниками? Или со своего прибытия в это гнетущее его Пространство? Снова на него обрушились волны света и грохота, сопровождавшие прибытие, неся изнуренному мозгу невыносимую боль. Нет, он пока еще не готов обнять этот расклад… тогда - назад… назад… назад, туда, где он еще не повстречался с этими Чужими, ставшими теперь Близкими… Назад, еще глубже в прошлое, назад, во времена, что предшествовали его выздоровлению, когда он впервые грокк, что чем-то отличается от своих собратьев по Гнезду… назад к самому Гнезду…
Свои мысли он даже не пытался облечь в земную символику. Тот примитивный английский язык, которому он недавно обучился, был пригоден для этой цели еще меньше, чем, скажем, для базарного крикливого торга индуса с турком. Смит пользовался английским как словарем с запутанным и неточным переводом. И его мысли - абстракции, рожденные чуждой и ни на что не похожей культурой, насчитывающей уже более полумиллиона лет, ушли в такую даль и так оторвались от человеческого опыта, что стали совершенно непереводимы.
В соседней комнате доктор Таддеус играл в криббедж[2] с Томом Мичумом - медбратом, специально приставленным к Смиту. Таддеус одним глазом поглядывал на циферблаты и шкалы приборов. Когда мерцающий огонек внезапно упал с девяноста двух пульсаций до двадцати, он кинулся в палату Смита; за ним последовал и Мичум.
Пациент плавал на мягчайшей поверхности гидравлической кровати. Он казался мертвым.
- Доктора Нельсона сюда! - рявкнул Таддеус.
Мичум отозвался:
- Слушаюсь, сэр! - И добавил: - А не приготовить ли аппаратуру для вывода из шока?
- Доктора Нельсона! И без разговоров!
Медбрат выскочил за дверь. Интерн осмотрел пациента, стараясь, однако, не дотрагиваться до него. В палату вошел пожилой врач, с затрудненными движениями человека, долго пробывшего в космосе и еще не привыкшего к земной силе тяжести.
- Что случилось, доктор?
- Почти прекратилось дыхание, температура и пульс две минуты назад внезапно упали очень резко.
- Что вы предприняли?
- Ничего, сэр… Ваши инструкции…
- Отлично. - Доктор Нельсон осмотрел Смита, взглянул на приборы - точно такие же, как и в дежурной комнате врачей. - Дайте мне знать, когда будут изменения. - И двинулся к выходу.
Таддеус был поражен.
- Но, доктор…
Нельсон остановился и спросил:
- Да, доктор? Каков ваш диагноз?
- Хм… Мне не хотелось бы вмешиваться в ваше лечение, сэр…
- Я только спросил, каков ваш диагноз?
- Хорошо, сэр. Шок, может быть, несколько нетипичный, - промямлил Таддеус, - но все равно шок, ведущий к летальному исходу.
Нельсон кивнул.
- Резонно. Но это особый случай. Я видел этого пациента в таком состоянии не менее десятка раз. Смотрите! - Нельсон поднял руку Смита и отпустил ее. Рука неподвижно замерла в воздухе.
- Каталепсия? - спросил Таддеус.
- Называйте, как хотите. В общем, старайтесь не беспокоить больного и зовите меня, если произойдут изменения. - Он осторожно вернул руку Смита в прежнее положение.
Нельсон ушел. Таддеус поглядел на пациента, тряхнул головой и вернулся в дежурку. Мичум взял свои карты.
- Продолжим?
- Нет.
- Док, если хотите знать, он сыграет в ящик еще до утра.
- Я тебя об этом не спрашивал. Поэтому сходи-ка ты покурить с охраной. Мне тут надо подумать кое о чем.
Мичум пожал плечами и присоединился к охранникам в коридоре. Они было вытянулись, но, увидев, что это всего лишь Мичум, снова расслабились. Тот морской пехотинец, что был повыше, спросил: