Мадам Вези посидела еще, греясь в лучах славы, выпила еще тонизирующего, и тут ее осенило. Она позвонила своему брокеру и приказала ему продать акции Лунар Энтерпрайзез.
— Элли, — усмехнулся он, — голодание вредно отражается на твоих умственных способностях.
— Слушай, Эд. Когда их курс упадет на десять пунктов, продай все акции, даже если ниже курс опускаться не будет. Когда же их курс поднимется пункта на три — покупай… А когда они доберутся до сегодняшнего уровня — снова продай.
Эд долго молчал, потом попросил:
— Элли, ты что-то знаешь? Скажи дяде Эду.
— Звезды кое-что шепнули мне, Эд.
Эд высказал предположение, невозможное с точки зрения астрологии.
— Что ж, не хочешь — не надо. У меня никогда не хватало совести на нечестную игру. Ты не будешь возражать, если я прокручу по твоей схеме и от себя?
— Играй, только осторожно. Сатурн стоит между Девой и Львом — положение щекотливое.
— Как скажешь, Элли.
Миссис Дуглас, получив от Элли подтверждение своим догадкам, взялась за дело: она потребовала принести досье Берквиста и отдала распоряжение о подрыве его репутации; она вызвала начальника Особой Службы Твитчелла — он вышел бледный и целый день ел поедом своего помощника; она поручила Сэнфорту выпустить еще одну передачу о Человеке с Марса и в ходе этой передачи сообщить, что по сведениям, исходящим из близких к правительству кругов, Смит собирается или даже уже отправился в Анды, где климат похож на марсианский. После этого миссис Дуглас задумалась над тем, как заставить Пакистан замолчать.
Она потребовала к себе мужа и убедила его поддержать Пакистан в его притязаниях на львиную долю кашмирского тория. (Он и сам собирался так поступить, поэтому легко дал себя уговорить, проглотив упрек в том, что еще вчера возражал против этой идеи). Урегулировав пакистанский вопрос, миссис Дуглас отправилась выступать перед Дочерьми Второй Революции с лекцией на тему «Материнство в новом мире».
Глава 10
В то время, как миссис Дуглас разглагольствовала о том, о чем не имела ни малейшего представления, Джабл Э.Харшоу, член коллегии адвокатов, доктор медицины, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, популярный автор и философ-неопессимист, сидел на краю бассейна у себя в Поконосе и наблюдал за плещущимися в воде тремя его секретаршами. Все они были очень красивыми женщинами и на редкость толковыми работниками. (Харшоу любил сочетать приятное с полезным). Энн была блондинкой, Мириам — рыжеволосой, а Доркас — брюнеткой; фигуры у них тоже различались: от пышной булочки Энн — до изящной статуэтки Доркас. Самая младшая была на пятнадцать лет моложе самой старшей, но самую старшую было трудно выделить. Харшоу напряженно работал. Большая часть его существа наблюдала за хорошенькими женщинами, резвящимися в воде, а маленькая частичка, звуко — и светонепроницаемая, сочиняла. Харшоу утверждал, что способ его творчества заключается в разделении организма: зрение, осязание и половые железы — сами по себе, а головной мозг — сам по себе. Его бытовые привычки подтверждали эту теорию. На столе стоял магнитофон, но Харшоу пользовался им лишь для заметок. Готовый текст он диктовал стенографистке, следя за ее реакцией. Харшоу как раз приготовился диктовать и позвал:
— Ближняя!
— Это Энн, — ответила Доркас. — Она плескалась ближе всех.
— Нырни и достань ее.
Брюнетка нырнула; через несколько секунд Энн вышла из бассейна, вытерлась, надела платье и села у стола. Она молчала и не шевелилась: абсолютная память позволяла ей обходиться без стенографической машинки. Харшоу достал бутылку из ведерка со льдом, налил бренди в стакан, отхлебнул и сказал:
— Энн, я придумал душещипательную вещицу… Котенок под рождество зашел в церковь погреться. Он голодный, холодный и одинокий. К тому же у него перебита лапа… Начнем: «Снег падал и падал…»
— Какой вы берете псевдоним?
— Молли Уодсуорт — эдакое корявое имечко. А название — «Чужие ясли». Поехали.
Харшоу диктовал и смотрел на Энн. Когда из-под ее опущенных ресниц потекли слезы, Харшоу улыбнулся, закрыл глаза и тоже заплакал. Когда он закончил диктовать, у них обоих были одинаково мокрые щеки и умиленные души.
— Тридцать, — оценил свое творение Харшоу, — отошли его куда-нибудь в издательство, смотреть на него не могу.
— Джабл, вам когда-нибудь бывает стыдно?
— Никогда!
— В один прекрасный день я прослушаю ваш очередной опус, разозлюсь и лягну вас в пузо.