Тогда Общественность пристал к здоровенному вечно пьяному инвалиду, у которого была всего одна нога, а вместо другой деревяшка в виде опрокинутой бутылки. Его все называли Художником, потому что он продавал гипсовые фигурки.
Общественность начал мягко, даже ласково увещевать Художника не портить вкусов публики дешевыми поделками. И это показалось всем очень странным, потому что дешевым его товар уж никак нельзя было назвать. За не раскрашенный бюстик Пушкина, который свободно умещался на детской ладошке, Художник брал трешку, а за раскрашенный просил пятерку. Цена зависела также от того, сколько гипса пошло на изделие.
Мы, тогдашние дети, просто с ума сходили по этим гипсовым фигуркам и все время старались увязаться со взрослыми на рынок, чтобы поклянчить потом "статуйку". Так мы тогда называли эти творения. У них, на наш взгляд, было множество достоинств. Их можно было собирать, как фантики или разноцветные стеклышки. У меня на этажерке возле кровати было с десяток таких "статуек". Тут и Пушкин, и Гоголь, и всякие тетеньки, и олень без рога. Его я выменял у одного мальчишки на крест, который мой дед получил за оборону Порт-Артура.
Так вот, за этот товар Общественность и критиковал Художника. Тот уж был здорово навеселе и потому со всем благодушно соглашался, но как только Общественность стал ему говорить, что люди у него получаются хуже, чем у Микеланджело, Художник поднял над головой костыль и заорал каким-то нутряным голосом, одновременно и страшным и жалким: "А ну, иди отсюда, сука. Я инвалид, меня все знают. Я вот сейчас тресну тебя промеж зенок, и мне ничего не будет..."
Общественность шарахнулся от него и чуть не сбил с ног Балахона, который только что пришел на рынок. В руках у него была его необъятная корзина, доверху наполненная еловым лапником и еще какой-то зеленой мишурой.
-- А, это вы, гражданин,-- обратился к нему Общественность, как к знакомому, на том основании, что несколько раз видел его на трамвайной остановке.-- Как вам это нравится: люди встречают праздник новыми трудовыми победами, выдают уголь на-гора, Создают рукотворные моря, а тут ужас что творится... антисанитария, пьянство, хулиганство... Просто язва какая-то на теле нашего общества. Я этого так не оставлю... А что это у вас в корзине?
Балахон сроду, наверно, не слышал столько умных слов, сказанных подряд, и потому не сразу нашелся, что ответить Общественности, а когда ответил, то получилась какая-то ерунда.
-- Зеленое,-- сказал он.
-- Как -- "зеленое"? -- удивился Общественность. -- Зачем?
Балахон только пожал плечами и промолчал. Как он мог рассказать этому человеку, что всякий раз под праздник привозит лапник и плаун. И все это у него покупают разные организации для украшения портретов вождей. Как Балахон мог что-то объяснить Общественности, если он и сам не понимал, зачем это нужно.
Но Общественность подумал совсем другое. Он решил: раз молчит, значит, ему есть о чем помалкивать. Стало быть, не такой уж он простофиля, каким кажется с первого взгляда или хочет казаться. И тогда Общественность стал выспрашивать Балахона про его житье-бытье, вроде бы по-соседски. Но получалось все равно как для протокола. Старик настолько увлекся ролью уполномоченного, что уж запросто, по-человечески, и говорить разучился. Так что Балахон 'от страха вовсе онемел.
Так Общественность ничего и не выведал в тот раз. Однако ж не забыл и при случае спросил про Балахона мою бабушку, которая частенько заходила за мной по вечерам, когда я очень уж заигрывался у Алешки.
-- Это который колдун-то,-- не долго думая, ответила бабушка.-- Колдун и есть. Глаз у него нехороший. Давеча мы с Копненковой идем за молоком, а он навстречу нам со своей корзиной, а в корзине под тряпицей как будто что шевелится. Копненкова ему: "Здрасьте". А он на Копненкову зыркнул, как на гаду какую, и пошел, а в корзине будто заплакало. И представьте себе, в тот же день у Копненковой скисло все молоко.
-- Это очень существенно,-- улыбнулся Общественность искусственно.-- Но меня интересует, на какие доходы он живет?
-- Лесом живет...-- ответила бабушка как-то неуверенно.
-- То есть вы хотите сказать, что он нигде не работает? -- как будто спросил Общественность, но в его - вопросе можно было услышать и ответ.
И тут бабушка повела себя как истинная жительница Марьиной Рощи: она засуетилась, засобиралась, стала спрашивать с меня какие-то галоши, хотя прекрасно знала, что я пошел к Алешке без галош.
Но Общественность не так-то просто было сбить с толку.
-- Значит, вы утверждаете,-- сказал он напрямик,-- что этот человек, по кличке Балахон, кажется, нигде не работает, а живет на средства от продажи грибов, ягод и дикорастущих растений. Так?
-- Нет,-- сказала бабушка.-- Какой Балахон? Какие ягоды? Сроду ничего такого не видела... ?
Она схватила меня за руку и потащила домой. С тех пор она запретила мне ходить к Алешке и мы вынуждены были встречаться с ним, как бы тайком, в садике возле его дома. С одной стороны, это вроде мешало нашей дружбе, а с другой -- наоборот: теперь у нас в жизни появилась тайна, а это еще больше сблизило нас.
Алешке никто не запрещал со мной водиться. Но он сам, чтобы не отстать от меня, убедил себя в этом и выходил в садик с большими предосторожностями, и разговоры теперь у нас были секретные.
По секрету Алешка, между прочим, рассказывал мне, как его дед выводит на чистую воду наше пугало.
А было это так. Перво-наперво Общественность отправился к директору рынка и потребовал, чтобы Балахону запретили торговать на колхозном рынке, потому что тот никакой не колхозник, а городской житель без постоянного места работы.
-- Это что же получается,-- брызгал слюной Общественность.-- Люди каждый день работают как положено на предприятиях и в учреждениях, а он прохлаждается на лоне природы да еще и доходы имеет с этого!
-- Да какие там доходы,-- пробовал возражать директор.-- Смешно сказать. На шишках и метелках много не наторгуешь...