— Свою голову тоже жалко. За это не похвалят.
— Но не мучить же и убивать неповинных людей из-за страха за себя. Пора одуматься.
Чугунков сел, вынул сигарету, закурив, угрюмо посмотрел на девушку.
— Дай подумать до вечера, а заодно скажи, куда ты меня зовешь?
В голове Машутки мелькнуло подозрение: может, не случайно Чугунков откладывал решение до вечера. «А вдруг предаст», — подумала она. Но его задумчивый вид и растерянная улыбка успокоили.
Под вечер конвой подошел к Казачьей станице. Село было забито беженцами. Особенно много их толпилось на базарной площади. Собравшись кучками, они уныло смотрели на отступающие по тракту обозы и тыловые учреждения, на вновь прибывающих беглецов.
Оставив конвой и арестованных на окраине станицы, Чугунков с Машуткой поехали на площадь. Здесь их окружили жадные до новостей беженцы. С горящими от нетерпения глазами они спрашивали о положении на фронте, надеясь получить от офицера давно ожидаемое известие о наступлении белых. Но Чугунков не стал отвечать на вопросы и отослал любопытных к станичному атаману, уверив, что тот знает все.
В конце площади Машутку окликнули, обернувшись, она увидела семенящего к ней Егора Матвеевича.
— Маша! Вот где бог дал свидеться, — кричал он, под бегая к девушке, — гляжу и не верю, ты это или не ты, по том посмотрел на господина офицера, вспомнил, гнедого-то он хотел отобрать. Свои, значит, вот радость. А мои лошади с барахлишком вон там, в переулке. Отступаем. Может, поможете чем. Хорошо бы вагончик достать, уж больно умучились.
Машутку била лихорадка. Схватившись за гриву лошади, она с трудом выдавила:
— Помогу. Обязательно помогу. Приходи на окраину, там поговорим.
На обратном пути Чугунков то и дело смотрел на изменившуюся Машутку. Сухие блестящие глаза, прерывающийся голос, которым она говорила, не оставляли сомнений в ее намерениях.
Сумкин явился сейчас же. Он был уверен, что Машутка находится в колчаковской армии и ей ничего не стоит достать ему вагон, чтоб перевезти стоящие в переулке шесть подвод, нагруженные ценностями, украденными у Тучкина. «На этот капитал, — думал Сумкин, — я могу сколько угодно жить в любом месте. Только бы подальше уехать. Отсижусь как-нибудь…»
Увидев подходившего Сумкина, Чугунков спросил у Машутки:
— Что ты хочешь с ним делать? Машутка показала на его наган.
— Расстегни кобуру, чтобы я могла свободно взять. Чугунков насупил брови.
— Давай уж лучше я сам…
Егор Матвеевич сразу начал разговор о вагоне.
— Так как же, Машенька, и вы, господин офицер, по части вагончика? Очень бы нужно. Не откажите, ради бога.
— Как же другие едут? — вместо ответа спросил Чугунков.
Сумкин важно разгладил бороду.
— Как можно, господин офицер, равнять меня с другими. У них барахлишко одна дрянь. А у меня капитал, миллионы. Разобраться, так на всех нас хватит.
— Это то, что Тучкин награбил? — не своим голосом спросила Машутка. — В музеях…
— Машенька Что ты, что ты, — засуетился Сумкин. — Кто награбил? Я для тебя стараюсь. Сирота ты… За дочь тебя считаю…
— Врешь! Врешь! — закричала вне себя Машутка. Папа с мамой живы, вы обманули меня! Обманули!
Сумкин понял, что игра кончена, и, поворачиваясь, прошипел:
— Ну и черт с ними. Война еще идет, посмотрим.
Чугунков вынул наган, не торопясь прицелился. Про гремел выстрел.
Сумкин подпрыгнул, боком шагнул несколько шагов в сторону и тяжело завалился в канаву.
Выстрел окончательно решил дальнейшую судьбу Чугункова.
Он приказал удивленному прапорщику вести солдат на соединение с полком, а тютнярцев отпустил, сказав им, чтобы они разошлись и по одному возвращались домой.
Когда остались вдвоем, Машутка взяла Чугункова за руку.
— Вот и решено. Назад теперь некуда, но зато завтра будем там, где должны давным-давно быть.
— Скажи, Маша, воззвание тогда… Твоих рук дело?
— Моих.
— А склад тоже ты помогла на воздух пустить?
— Помогла.
Чугунков крепко сжал Машуткину руку.
— Я так и думал… Молодец, и меня из беды тогда выручила.
Машутка дружески посмотрела в глаза Чугункова.
— Разве я могла сделать иначе, я ведь давно увидела в тебе хорошего человека.
Глава сорок восьмая
Фронт неумолимо надвигался на Челябинск. По-разному вели себя жители города. Одни, несмотря на уверения газет в неминуемом разгроме красных на подступах к городу, поспешно уезжали на восток, другие настойчиво готовились к предстоящей схватке. А третьи ждали, чья возьмет, чтоб примкнуть к победителям.