И ушел.
А над деревнею уже день кончился. С молодым морозцем ночь, как на грех, случилась настолько глубокою, что даже меж самыми дальними звездами еще столько же пропасти оказалось, сколько было до них от земли. Возьми кто да выколи батюшке Ларивону глаз, он и не увидит даже. Не идет Ларивон по улице, а крадется. Боится он, кабы где да повдоль малоснежной канавы не выселиться. Избы кругом спят. А ежели в каком оконце и теплится огонек лучины, так его света хватает только лишь на то, чтобы погуще темноту на деревню собрать...
А мысли-то в голове батюшки Ларивона далеко не святые: мысли-то с чертовщиною пополам.
Вот и зашевелилась в святом отце заячья жилка, и задергалась мелконькая. Ундеров с Рептухою недавний обсказ ожил перед слепыми в темноте Ларивоновыми глазами. И вот уж, вроде, кто-то дышит ему в затылок, вроде бы грозится и его душу из тела вытряхнуть. Вот уж, вроде, ловят его со спины черные руки. А когда поймают, не отпустят...
Ой-ой, как жутко!
Понесло же тесло[7], да вразмашку плыть... Ох ты, мать Пресвятая Богородица! Напала бы жуть на батюшку немного пораньше, он бы наверняка подхватил полы облачения да припустил бы домой. А тут уж чего? Вот она, Лешнева изба, рядом уже. Вот она, и калитка на Матвеев двор...
Калитка-то вот она, да только ноги батюшки немного как бы от Ларивона отстали. Привалился святой отец к заплоту - подождать, когда они подбегут, сам глядит-видит, отсвет из Лешнева окна по земле серым пятном вытянулся. Окно то и дело заслоняется кем-то - пятно меркнет, потом опять сереет. Похоже, что обеспокоенный Матвей по избе снует; может, с матерью все еще отхаживается? Вот он, хорошо слышно в тишине, со Славеною заговорил. Видать, и в самом деле не улеглось еще в ней вчерашнее потрясение. Однако же кто теперь так просто сумеет убедить батюшку, что Матвей Лешня столь шибко взбудоражен лишь немочью матери? Не бесится ли он еще и оттого, что за долгий день не удалось ему оторваться от хворой Славены да исполнить, может быть, неотложные сатанинские задумки? Вон какие жаркие нотки срываются в ночь с Матвеева языка. Какими они щекотливыми мурашками падают батюшке Ларивону за шиворот и расползаются по святому его телу...
Ой, жутко опять!
Прямо морока отцу Ларивону.
А еще он слышит, что какой-то побочный звук втиснулся между Матвеевых слов.
Звук этот заставил ризника немного отвлечься от Лешнева настроения. И что же Ларивон услыхал? Услыхал преподобный отец, как из темноты, чуть ли не прямо на него, тихо-тихо пошаркивают об дорогу чьи-то до предела осторожные ноги. И такие они боязливые, словно бы еще раз да повторно до Матвеева светлого окна подбирается он сам, отец Ларивон. Господи! Не раздвоился ли и преподобный батюшка? А ежели не раздвоился, тогда кто же подбирается до Лешневой хаты? Может, Яков Ундер? А может, Сысой Рептуха не утерпел высидеть времени - дождаться вестей от попа? Кто ж это из них притемнил подслушать, какой у Ларивона со мнимым Лешнею разговор складывается?
Хотя ничего хорошего на душе у ризника и до этих шагов не было, однако же сделалось в ней и того хуже: не любил поп непослушания. Но окликать ослушника Ларивон не стал, не стал подзывать к себе да укоры ему строить. Лишь потянул от заплота шею виноватого разглядеть. Тот, ни о чем не догадываясь, дошаркал до самого окна и внимательно взором уперся в самый свет...
Ретивое в преподобном Ларивоне зашлось прежде, чем успел он издать хотя бы малый стон. Не охнул, не квохнул святой отец - так молчуном и поплыл, как ему тогда показалось, с перевернутой земли да прямо в межзвездную пропасть. Там его и укрыла от нечистой силы беспамятная немочь. От той самой, которая со страшной жадностью глядела из ночи в окошко Лешневой избы.
А глядела она - сказать, не поверите, кем.
Глядела она да опять же Матвеем Лешнею!
Из далекого-далекого, надежного укрытия своего воротился батюшка Ларивон на землю - никто теперь не скажет, на какой день. А за то время, покуда он «порхал» меж звезд, внизу, в деревне, с Яшкиной неуемной суеты да с Рептухиного яростного поддакивания, Матвея Лешню заперли-заколотили в его же собственном доме. Готовая помереть за сына, и Славена, его мать ни в какую не согласилась покинуть внезапную тюрьму.
Да «тюремщики» больно-то ее и не уговаривали. Раза два-три сокликнули: желаешь, мол, так выпустим, а потом заложили окна горбылями, дверь замком да ломом, караульщиков наставили и сами недалече присели ждать, когда поп в себя воротился да объяснит им, пошто он под заплот свалился да какое в том Матвеево значение?
- Чем его Лешня так уж из себя выбил, что батюшка Ларивон очухаться никак не соизволит? - стали они, ожидаючи, гутарить меж собой.
- А ить душа-то Ларивонова тожить, должно, бродит гдей-то, шатается без хозяина.
- Ну, ты и сравнил... водку с квасом. Ить Ларивонова душа наверняка с богом теперь беседу ведет; должно быть, решается меж ними, как с Матвеем поступить...
- А вдруг да царь небесный батюшкину душу при себе пожелает оставить? Что делать тогда будем?
- Тогда чо, тогда быть Лешневой избе да под красным петухом.
- А со Славеной как? Вот сколь ее перевернуло-то, бедную, за одну ночь. Выходит, что она сном-духом не знала о сыновних с нечистой силою шашнях:
- Получается, что не знала.
- И кто ж тогда примет на себя такой грех - губить огнем безвинную?
- Иного выхода нет. Ить ее и трогать-то еще никто не трогал, а уж она заявила: посмейте хоть пальцем до меня коснуться - любого прокляну! Так что сколь медведю овса ни сыпь - не заржет...
- Все это понятно, и правильно, и простимо, - одобрил вывод такой батюшка Ларивон, когда его еле живую душу небесный владыка осторожно воротил хозяину. - Только огнем-пламенем и подобает из Божьего стада выжигать сатанинскую пагубу. Но еще правильней рассудили вы, когда решили подождать меня, посколько случай с Матвеем Лешнею через край особенный! Отчего вы думаете свалился я тою ночью под заплот? Оттого я свалился, что живехоньким увидал второго Матвея Лешню!
- О-ой! Да чо ж это такое?!
- Ой, бьет меня озноб - только крест не спрыгивает...
- Вот вам и «ой» - хоть реви, хоть вой. Потому и получается: сожги мы сейчас одного Лешню, а другой?! Как он на это посмотрит? А? Не примется ли он буйствовать? Ведь он не даст нам тогда никакого житья. Потому нам надобно поступить вот как: надо суметь выманить из тайги двойника, тогда только хвататься за огонь. Согласны?
У нас ведь, как у пацанья в игре: кто не согласный, у того нос красный... А кому охота быть нащелканным по нюхалке? Никому. Так что несогласных нету.
Когда же все оказываются такими сговорчивыми, какая нужда медлить? Айда, робя, удить... в зеленом океане рогатого ерша.