Кострикова же из шестого «А» была приведена даже за то, что «презрительно смотрела на члена ШЛК в увеличительное стекло». Понимаете! Невооруженным глазом разглядеть не могла, так стекло наводила!
В боевом штабе, конечно, принимали оперативные меры: кого фотографировали, о ком сообщали в газете «Говорит штаб легкой кавалерии», а то ограничивались устным внушением; об иных же писали домой или на производство, где работают родители, и тогда под письмами стояли подписи командира отряда или секретаря комитета комсомола.
Однажды патруль Ремарчука в перемену обнаружил в пятом классе под партой промокашку. Ремарчук, поджав губы, сказал патрульному:
— Запиши четверку за сор под партой.
— Да какой же это сор — промокательная бумажка! — не выдержал староста этого класса. Но Ремарчук оказался неумолимым.
— А промокашка — не бумага! — спросил он строго, слегка склонив лобастую голову. Четверка осталась.
…В штаб привели красного, взлохмаченного семиклассника Аксенова, и Ремарчук начал записывать: «Хотел вытянуть карикатуру из газеты…»
Но Аксенов вдруг закричал, подступая к Ремарчуку и разбрызгивая слюну:
— А ты сам! В военторге фонарик украл! Скажешь, нет! Не украл!
Никто в первое мгновение не поверил Аксенову. Но, когда поглядели на Ремарчука — глаза у него забегали, маленькое лицо сразу стало жалким — поняли: правду говорит Аксенов..
И сам Ремарчук недолго отпирался: верно, было… Осматривал в военторге фонарики — их там сколько угодно! — и зеленый такой, с кнопкой, взял на время… Подумаешь ценность!
Из отряда Ремарчука, конечно, исключили.
Директор школы Григорий Васильевич вызвал к себе отца Виктора — уважаемого на заводе слесаря…
Отец слушал директора молча, сгорбившись, низко опустив голову. Когда Григорий Васильевич умолк, отец поднял лицо с коротким разрезом рта, хрипло произнес:
— Позор-то какой…
Григорию Васильевичу стало жаль его, он попытался смягчить вывод:
— В этом возрасте так сильны мальчишеские соблазны…
Но отец отмел жалость, вставая, повторил:
— Позор-то какой…
…Через день, после уроков, к директору постучали.
— Войдите! — разрешил он.
На пороге остановился Виктор. Он похудел за это время, казалось, даже потемнел. Но Григорий Васильевич сразу заметил: к нему возвратилась та внутренняя собранность, что и прежде бросалась в глаза.
Ремарчук облизнул сухие губы и, глядя на директора большими ввалившимися глазами, сказал:
— Мы… с папой… отнесли фонарик… туда… И кавалерии я доложу…
В лице мальчишки, во всем его облике было столько нелегко давшейся решимости, что директор невольно подумал: «Ну, за этого парня теперь можно быть спокойным…»
Как становятся чужими
У моей младшей сестры Веры муж, Герасим Захарович Аркатов, работает тренером в спортивном обществе «Динамо». Несмотря на свои сорок пять лет, вид он имеет весьма бравый: коренаст, на короткой шее прочно сидит подстриженная «под бокс» голова с двумя складками на затылке. Аркатов длинным речам предпочитает краткость и решительность фразы. Вера долго не могла привыкнуть к его отрывистым, как команда: «подай!», «прими!», «сделай!» — без всяких смягчающих сопровождений.
С дочерью Светой у Герасима Захаровича сложились своеобразные отношения. Чаще всего он у нее спрашивал строго:
— Троек нет!
Узнав, что нет, напоминал для острастки:
— Если будет — месяц неувольнения в кино…
Этим, собственно, его озабоченность делами дочери и ограничивалась.
Как относилась к нему Света! Гордилась его боевыми орденами, бравостью, почтительностью, с какой обращались к нему соседи, побаивалась, по-своему любила. И уж, во всяком случае, была покорной дочерью.
Случай, о котором я хочу рассказать, произошел этой осенью, вскоре после того как Света начала ходить в девятый класс. Я удивился, увидев ее после каникул, — так она повзрослела, так неожиданно произошел в ней переход от угловатого подростка к девичеству с его застенчивостью и мягкостью. Хотя во всем ее облике была еще и какая-то незавершенность; бровки только намечались, полные неяркие губы к уголкам рта словно бы исчезали…
У нее толстые светлые косы, маленький нос, несколько бледное лицо. Глаза глядят, как у отца, исподлобья, но не хмуро, а пытливо, готовые каждую секунду приветливо улыбнуться, заискриться милым лукавством. Ко мне Света всегда относилась ласково, а в последнее время льнула душой особенно доверчиво.