- Ну, пока я здесь, мёрзнуть тебе не придётся. Это я тебе обещаю. А в коридоре всё-таки не сиди - сквозняки там, простынешь… Берта, ну, сколько тебе говорить: не целуй в глаза, это к разлуке.
- А я не верю в приметы!
Хотел бы в единое слово
Я слить мою грусть и печаль
И бросить то слово на ветер,
Чтоб ветер унёс его вдаль.
И пусть бы то слово печали
По ветру к тебе донеслось,
И пусть бы всегда и повсюду
Оно тебе в сердце лилось!
И если б усталые очи
Сомкнулись под грёзой ночной,
О, пусть бы то слово печали
Звучало во сне над тобой!
- Хорошие стихи. Кто их написал?
- Генрих Гейне. Наш знаменитый немецкий поэт. Хотя тебе это имя вряд ли о чём-нибудь скажет…
- Совершенно ни о чём не скажет. Я же чистокровный волшебник, с магловской литературой не знаком. Если честно, Берта, я тебе удивляюсь. Где ты только этого всего набралась?
- Чего - этого?
- Ну, стихов, песен, цитат всяких… Я не удивляюсь, когда ты ругаешься, как портовый грузчик – плоды уличного воспитания, что поделаешь! Но вот когда ты начинаешь цитировать магловских классиков, я просто теряюсь. Откуда это всё, Берта? Тебя ведь ничему не учили.
- Ну, как сказал один умный человек, научить - нельзя, научиться - можно. Мне просто всегда везло на встречи, на книги…
- Ты удивительная. Посмотришь на тебя - вроде как одно, присмотришься получше - совсем другое, поговоришь с тобой - третье выходит. И где среди этого всего ты - настоящая, понять невозможно.
- Кто бы говорил… Вот скажи, например: ведь у тебя в детстве были серые глаза?
- Это ты к чему?
- Скажи. Это важно!
- Ну, были.
- Вот, а теперь - карие!
- Повзрослел, наверно.
- Ходишь, улыбаешься, взгляд у тебя добрый, носишь какое-то тряпьё… Волосы у тебя с проседью, а ещё ты без конца якобы болеешь…
- По-твоему, я притворяюсь?
- Нет, почему? Это всё так и есть. Но за всем этим есть и ещё один человек, другой Ремус Люпин, которого окружающие совсем не знают. Даже я с трудом могу его представить. Хотя знаю тебя несколько лучше других, смею сказать.
- И что же это за таинственный господин? Расскажи мне, а то, может, я с ним и не знаком вовсе.
- Ну… Он гораздо сильнее, чем кажется с виду, и запросто мог бы свернуть мне шею, если бы захотел.
- Хорошего же ты мнения обо мне…
- Просто у меня нюх на опасность - потому, наверное, и жива до сих пор. А ты можешь быть опасен, я это чувствую.
- Значит, всё же - я, не тот, другой, которого ты выдумала?
- Тут и выдумывать нечего. Реакция у тебя отменная, это каждый скажет, кто хоть раз тебя на наших учебных дуэлях видел. Понятное дело, эти занятия для тебя - развлечение, но как представлю тебя в открытом бою… У тебя иногда взгляд такой становится…холодный, жёсткий, пугающий даже. Тебе ведь раньше приходилось убивать?
- Приходилось…
- Знаешь, я видела войну. И видела тех, кто пришёл о т т у д а. Так вот, хоть твои глаза и неродного цвета, но совершенно такие же, как у них.
- Двенадцать лет назад была очень жестокая война. Она многих коснулась - так или иначе…
- Да, а ты наверняка был отличным боевым магом. И часто попадал в переделки. Ты живучий, Рем. Шрам этот твой, на спине который… Я как-то пробовала залечить, пока ты спишь, а меня будто током шибануло. Какое-то крутое тёмное проклятие, судя по всему. Другой бы от такого сразу копыта откинул, а ты жив.
- А если я сам - тёмный маг, а? Ох, шпионка ты моя милая…
- Не смейся. Всё это есть, я знаю. Но насколько эти две личности в тебе, тайная и явная, разделены или, напротив, связаны, - это мне неизвестно.
- И, несмотря на такое моё двуличие, ты мне веришь?
- Да.
Гром грянул после рождественских каникул. Начался второй семестр, и Берта как-то вечером, ещё до отбоя, решила забежать к Люпину - он обещал ей “Справочник тёмных существ Объединённого Королевства”. (“Дал бы и раньше, но Гермиона Грейнджер из Гриффиндора выпросила”.)
Берта уже было протянула руку, чтобы открыть дверь класса Защиты, как какой-то шум заставил её притормозить. Она прислушалась. Двое. Разговаривают…нет, ссорятся.
В последнее время Берта заметила в своём характере новую черту - любопытство. Неизвестно, что послужило причиной его появления - то ли обнаруженная на предплечье собственного декана Чёрная Метка, то ли твёрдая уверенность в том, что с Ремом тоже надо держать ухо востро? Но, как бы там ни было, Берта сделала то, что сделала: самую чуточку приоткрыла дверь и прижалась ухом к щёлке.
Но в тот же момент необходимость подслушивать пропала - из кабинета раздался такой вопль, что Берта даже отскочила. Голос Северуса Снейпа узнавался безошибочно.
- Ты хоть сам понял, что натворил?!
- Северус, послушай… - голос Люпина звучал чуть ли не умоляюще.
- Нет, это ты меня послушай, мерзкая тварь! Если ты ещё способен усваивать человеческую речь, в чём я сомневаюсь… Говорил же я Дамблдору, что нельзя, нельзя, нельзя брать на работу оборотня! Мало того, что ты оборотень и пособник убийцы Блэка, так ты ещё и растлитель несовершеннолетних! Ты хоть в курсе, что даже у поганых маглов за такое дают приличный срок? Хотя, где уж тебе… Твоего зачаточного волчьего интеллекта не хватило даже на простейшую мысль о том, что не стоит гадить там, где жрёшь…
- Северус, хватит, - наконец, вклинился в этот поток оскорблений Люпин. - На твой крик сбежится половина Хогвартса.
- Отлично, вервольф, - сбавил тон Снейп. - Я скажу тихо. Если бы дело не касалось Лихт, полный перечень твоих педагогических опытов уже лежал бы у директора на столе. Но мне очень не хочется трепать её имя на всевозможных совещаниях, а после - в суде…
- С каких это пор тебя стали волновать чужие имена? - горько поинтересовался Люпин.
- Слушай меня внимательно, зверюга, и не перебивай. Я, знаешь ли, могу и передумать. Так вот, если ты не хочешь на ближайшие пару десятков лет отправиться в Азкабан… - он так понизил голос, что Берта уже ничего не могла разобрать.
- Да пойми ты, придурок, я же люблю её! - о, да, это она услышала совершенно чётко.
- Это всего лишь вопрос терминологии, Люпин, - выражения лица Снейпа Берта, конечно, не видела, но по его тону можно было представить одну из его обычных презрительных усмешек. - Если на вашем, волчьем, диалекте случка называется любовью - на здоровье. Вот только не смейте навязывать эти свои эвфемизмы н о р м а л ь н ы м людям.
Дальше Берта слушать не стала. Пошатываясь, отошла от двери, прислонилась спиной к стене, не замечая холода каменной кладки…
Её била такая дрожь, что зуб на зуб не попадал. Горло будто сдавила чья-то невидимая рука - и никак не получалось вздохнуть. Берта зажала рот ладонью, желая удержать рвущийся наружу вскрик. “Как же это… Как же это всё…”
И - бежать, бежать, не разбирая дороги, от этих непонятных людей с их непонятными и страшными тайнами и секретами…
Прямо по коридору, потом налево, за поворот, по лестнице вверх, ещё выше, и сразу, по боковой - вниз… Никто, никто не должен видеть…
Не выдержав нагрузки, оторвалась и покатилась по полу, металлически звякая, застёжка от левой туфли. Но Берта остановилась только тогда, когда чуть не подвернула ногу - туфля готова была соскочить. Берта нагнулась, чтобы поискать потерянную застёжку, но отчего-то глаза застилала какая-то муть, и ни черта не было видно. Берта вслепую шарила ладонью по полу, пока её не окликнула с ближайшего портрета какая-то румяная дама в пышном напудренном парике и не спросила, не нужна ли ей помощь.
Берта хотела что-то ответить, но поняла, что не может этого сделать. Потому что плачет - громко, унизительно, в голос, как глупая трёхлетка.
Нащупав, наконец, в двух шагах от себя застёжку и приставив к её обратно к туфле коротким “Репаро!” (заклинание вряд ли на это годилось, но в этот раз почему-то подействовало), она, прихрамывая, медленно побрела по незнакомому коридору, стены которого были увешаны старинными портретами в тяжёлых золочёных рамах. В этой части замка Берте бывать ещё не приходилось, и она не знала, как отсюда выйти. Но это её сейчас и не беспокоило.