- Ни чуточки, - устроившись с полным удобством, Берта решила, что разговор стоит поддержать. - Знаешь, больше всего не люблю ночевать под мостом. Сырость страшная. А вот ночлежки - напротив, райское место. Был тут в Лондоне один парень, - пустилась Берта в воспоминания, - Хьюго-Вырви-Глаз. Ночлежку держал в Ист-Энде. Золотой человек! Был… Пускал за гроши. Полный комфорт! Ведь когда ночевать негде, что самое главное? Крыша. От неё самое тепло.
- И что же случилось с этим “золотым человеком”? - прервал её рассуждения Люпин, усаживаясь на кровать.
- Отъехал браток, - сразу помрачнела Берта. - Джимми Бивень ему путёвку выписал.
- Что? - не понял Люпин.
- Путёвку, высшего качества. От уха до уха, - Берта для наглядности чиркнула ногтём большого пальца по горлу. - Ну, Бивня-то потом из Темзы выловили. Даже опознать его никто не смог. Так и закопали в общей яме, когда уж он гнить начал…
- Погоди-ка, - нахмурился Люпин, - ты же говоришь, его не опознали. Откуда же… Тоже руку к этому делу приложила, да?
Догадливый…
- Ну, пырнула ножиком…пятнадцать раз, - заметив ужас на его лице, расхохоталась. - Да шучу, шучу. Два, два раза - в левый глаз и в правый. Бивень уже мёртвый был, - Берта нахмурилась. - Нет, точно мёртвый. Ну, то есть почти наверняка… - видимо, его это не убедило. - А что, есть такой закон, чтоб хорошим людям глотки резать? Нету такого закона!
“Там, где дни облачны и кратки, рождается племя, которому убивать не больно”.
…А день был солнечный. Тёплый свет лился с чуть затуманенного сонного неба - на подоконник и этот удивительно яркий цветок, на пол с ковриком. Гладил Берту по затылку…
Она любила смотреть на Ремуса вот так: снизу вверх, сквозь ресницы. Чтобы можно было прижаться к его ногам и собирать солнечный свет с его ладоней. Губами.
Ему почему-то не нравились подобные знаки внимания. Рем резко отдёрнул руку.
- Встань с пола. Ты же не собака!
Странный человек, правда?
- Тонкое наблюдение, - хмыкнула Берта. - Я же кошка, ты помнишь?
- В таком случае, где твоё место? - улыбается. Кажется, мир. Берта с шутливой покорностью поднялась с пола и пересела к Рему на колени.
Это было одно из их редких развлечений. Иногда Берте приходила фантазия заявиться к нему в кабинет раньше отбоя. Тогда она вот так же, как сейчас, сидела у Рема на коленях (только в облике кошки), а если кто-то заходил, шмыгала под стол. Для конспирации.
- А крыша здесь действительно отличная. Не течёт. Я как-то поколдовал на досуге.
Берта огляделась. За окошком на выцветающем к грозе небе клубились идиллические кучевые облачка. Внизу виднелась верхушка недавно зазеленевшей ивы.
- Как здесь хорошо… Только мы с тобой, и никого над нами, кроме неба.
Невесёлый, горький смех.
- Конечно, чердак ведь.
- Зато к Богу ближе.
Тишина. И кружатся в солнечном луче пылинки.
- Хозяева - маглы? - Берта кивнула на электрическую лампочку.
- Не совсем. Хиггинс - магл, а вот жена у него - сквиб. Ходят слухи, что она из очень знатной семьи. Иногда и у чистокровных рождаются сквибы, - пояснил Люпин. - В общем, к магам здесь лояльно относятся.
Ещё бы… Семейка эта даже по магическим меркам казалась занятной. Едва Берта и Рем переступили порог дома, тот встретил их испуганным криком. То голосил несчастный мистер Хиггинс, в которого его драгоценная половина метнула тяжёлой чугунной сковородкой.
- Замечательно, - одобрила Берта. - Никому и в голову не придёт нас здесь искать. Вот за что я люблю большие города, это за то, что в них легко спрятаться.
- Кто бы знал, как мне эти прятки осточертели! Когда нельзя даже смотреть на тебя так, как хочется.
- Не говори. Зато здесь, кажется, всё можно. И не только смотреть.
Действительно, ужасная глупость. Почему любить друг друга - аморально, а если оба, каждый в своей конуре, загибаются от одиночества, то это хорошо и правильно?
“Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением”.
- Я хочу, чтобы так всегда было.
Берта провела кончиками пальцев по его щеке, потом вниз по шее. Можно не открывать глаз, она и так знает: на груди у него деревянный крестик. Её подарок. Она всё-таки верила, что эта вещица, магловский амулет, способна от чего-то защитить.
В который раз Берта порадовалась, что не выбрала тогда серебро. Ведь не знала же, кому дарит!
- Рем…
- Что ты?
- Давно спросить хотела… Шрам этот жуткий - это оборотень тебе оставил?
Ох, какая у него порой бывает нехорошая усмешка!
- Да. Сивый предпочитает нападать со спины.
- Сивый?
- Фенрир Сивый, - и добавил с издёвкой. - “Крёстный” мой.
- Рем, а сколько тебе было лет?
- Семь. И не надо об этом. Сейчас - не надо, - целует её в грудь, дерзко, бесстыдно, совсем на него не похоже. - Я люблю тебя.
- И я - люблю…
А высоко в небе заливается какая-то счастливая безмозглая птаха.
“Есть такая легенда - о птице, что поёт лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает своё гнездо и летит искать куст терновника, и не успокоится, пока не найдёт. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поёт, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достаётся она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается на небесах. Ибо всё лучшее покупается лишь ценою великого страдания… По крайней мере, так говорит легенда.”
- Рем, я счастлива, ты знаешь?
Обводит комнату хмурым взглядом.
- По-твоему, это - счастье?
А ей сейчас до слёз весело.
- Счастье - это когда у человека на сердце легко. А у меня не просто легко - невесомо. Так что держи меня крепко-крепко, а то вот возьму и в окно вылечу!
Смеётся.
- Что я слышу! И это говорит самое прагматичное и неромантичное существо на свете!
Берта скромно потупила глазки.
- Вы дурно на меня влияете, профессор. Это уже и другие замечают.
- Кто же? - настороженно.
Берта пожала плечами.
- Профессор Снейп, например.
Люпин, кажется, выматерился сквозь зубы, но Берта не была уверена.
- Кстати, что ты ему такого сказала? Он с зимы молчит, как ступефайнутый. И из Аврората ещё никто по мою душу не явился. Мало того, Снейп даже не попытался меня отравить! Я просто теряюсь в догадках.
Берта чуть улыбнулась.
- Ну, в то, что я растрогала его историей о нашей неземной любви, ты вряд ли поверишь…
Такая же ухмылка в ответ.
- Угадала.
- В общем, слизеринец слизеринца всегда поймёт. Пришлось пустить в ход обыкновенный шантаж. Видишь ли, не только у нас с тобой есть тайны…
А он смотрит, будто и не слушает. И взгляд такой…недвусмысленный.
- А ну его, к бесу, этого Снейпа с его тайнами… Иди сюда!
“Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте моей возлюбленной, доколе ей угодно.”
День клонился к вечеру. Тихие весенние переулочки затянуло матовыми сиреневыми сумерками.
По разбитым плитам старого тротуара шли двое - не близко, не держась за руки, вообще не касаясь друг друга. Берта - чуть впереди, в коротком коричневом платье, стуча каблучками тех же ношеных туфель. Сегодня она не закалывала волосы - просто змеились по спине две длинные косички.