…Утром, чуть свет, она пошла к сестре директрисе и всё ей выложила. Женщина внимательно её выслушала, уж поверила или нет - Берта не знала, но приказ об отчислении подписала в два счёта. От содержания в школе такой…хм, необычной ученицы ничего, кроме проблем, быть не могло…
Берте велено было отправляться туда, откуда пришла. Пастор их прихода должен был ехать по делам в Любек - вот ему и выпало её сопровождать.
Но Берта знала, что в Грюнвальде про неё тоже думать забыли. Поэтому, как только они вышли за ограду монастыря, Берта отвела глаза отцу Людвигу и сбежала.
…Но идти ей было некуда - это она хорошо понимала. И просто - пошла. Не разбирая особенно - куда.
Берта плохо знала город, несмотря на то, что прожила в нём довольно долго. Время текло какими-то своими путями… И она не скоро заметила, что уже вечер и что она вышла на самую окраину Мюнхена.
Дальнейшее помнилось урывками. Какая-то пьяная компания, гогот, чьи-то руки хватают её и, как собачонку, швыряют на какие-то коробки, задирают ей юбку…
Отчётливо Берта помнила только, как много часов спустя лежала всё в той же подворотне и смотрела в пустое безрадостное осеннее небо…
- Эй, подружка, ты живая? - кто-то тряс её за плечо.
- Вроде бы… - она повернула голову и увидела худенького смуглого мальчика-подростка, одетого в какие-то обноски.
- Святая Мадонна! И давно ты здесь?
- Не помню… Давно.
- А что ты здесь?.. - тут взгляд его упал на её вконец испорченное платье, которое она так и не удосужилась поправить. Мальчишка отвёл глаза и даже покраснел, кажется.
- Ты это…встала бы. Холодно сейчас. Простынешь.
Она пожала плечами.
- Пусть…
- Как это - “пусть”? - он всерьёз возмутился и, уже смело взглянув ей в лицо чёрными блестящими глазами, ухватил Берту за плечи и рывком поднял её на ноги.
- Ты где живёшь?
- Нигде.
- Ну, так не бывает, - засмеялся мальчик. - Каждый где-то живёт. Каждого где-то ждут.
- Меня - не ждут, - отрезала Берта.
- Неправда, - решительно сказал парень. - А нас с тобой - так вообще заждались. Пойдём скорее!
Он окинул Берту критическим взглядом. Пригладил ей волосы, ладонью вытер лицо, поправил и застегнул платье.
- Идти-то сможешь? Или понести тебя?
При взгляде на его щуплую фигуру Берте стало почти смешно.
- Сама дойду.
- Ну, смотри, - он крепко взял её за руку и повёл.
Пока вёл - говорил, говорил, говорил… Коротенькой истории его жизни хватило как раз на дорогу до пункта назначения.
Этого нечаянного парнишку звали Энрике. Он появился на свет в Италии четырнадцать лет назад. Впрочем, ни своего родного города Палермо, ни итальянского языка, кроме разве что нескольких цветистых ругательств, Энрике не помнил. Их семья вдруг снялась с места и спешно эмигрировала в Германию, когда ему не было и трёх лет.
О родителях Энрике остались довольно смутные воспоминания. Ему было пять, когда отца за что-то посадили в тюрьму, где он и сгинул. Мать - женщина слабого здоровья - не вынеся тягот полунищей жизни в холодных мюнхенских трущобах, вскоре умерла от воспаления лёгких. Мальчик остался на попечении у старшей сестры Марии.
Родители оставили своим отпрыскам довольно скверное наследство. Как оказалось, в Германию их семья приехала нелегально. И теперь у Марии не было шансов найти нормальную работу. Прачка, помощница портнихи, уборщица - девушка нигде надолго не задерживалась. Всё это, конечно, были деньги - но, святая Мадонна, до чего крохотные! А ведь нужно было есть, одеваться, платить за жильё…
Увы, Мария была красива. Очень скоро она начала куда-то уходить по вечерам - и возвращалась только под утро. И пахло от неё забегаловкой Кривого Ганса - был в Мюнхене один такой скользкий тип…
Кончилось тем, что однажды вечером Мария, как всегда, ушла - и больше её никто не видел. Что стало с девушкой, никто Энрике рассказать не сумел, и восьмилетний мальчик так и остался в целом мире совершенно один.
К счастью, кроме яркой внешности, от предков ему досталось лёгкое гибкое тело. Казалось, не существовало на свете щели, в которую этот мальчик не смог бы пролезть. Келлер и Шульц - пара форточников из предместий Мюнхена - с дорогой душой приняли в свою компанию ловкого парнишку.
Так Энрике и зарабатывал себе на жизнь в течение нескольких лет. Как он ухитрился ни разу не попасться - для Берты это была загадка. Она бы заподозрила магию, но Энрике был настоящим стопроцентным маглом. Есть, наверное, такие люди, прежде которых на свет рождается удача…
Разве не было потрясающей, невероятной удачей то, что однажды, шатаясь без дела по мюнхенским улочкам, полунищий воришка наткнулся на представление бродячего цирка? На какой-то заброшенной площади, в кольце немногих зрителей стояла высокая худая девушка в сером платье. А на руках у неё сидели голуби. Как раз когда подошёл Энрике, она выпустила их в толпу. И два голубя летали по кругу, держа в лапках ярко-алый тонкий платок - один на двоих. Будто язычок пламени над серой угрюмой улицей - и над такими же серыми угрюмыми людьми.
И - Энрике даже не сразу его заметил - рядом с девушкой стоял смуглый черноволосый парень и играл на скрипке. Настолько волшебно было всё происходящее, что Энрике бы ни капли не удивился тому, что музыка существует сама по себе, без всякого источника. И что это звучит та самая песенка, которую когда-то невозвратимо давно пела ему сестра…
И Энрике тоже запел, подпевая скрипке. Девушка на “сцене” услышала его, весело улыбнулась и кивнула. Голуби тем временем снова сели ей на руки, мелодия оборвалась, и они с парнем поклонились публике…
Всё представление Энрике досмотрел до конца. А после к нему подошла “сеньора беллиссима” - Лиза (на этом месте повествования у Энрике сделалось восторженное выражение лица) и предложила петь в её театре. Мальчишка, не задумываясь, послал к чёрту своих подельников и прежнее ремесло…
Тем временем они пришли. Целью их маршрута оказался старый заброшенный дом, смотрящий на мир чёрными провалами разбитых окон. Входная дверь отсутствовала напрочь. Берте сразу стало зябко и неуютно при взгляде на этот архитектурный полутруп.
Но через минуту Берта поняла, что обитатели этого унылого места вовсе не собираются унывать. Ибо из разбитого, но заколоченного фанерой окна звучала музыка. Кто-то играл на гитаре - и играл мастерски. Это Берта сразу поняла, потому что мелодия заставила её просто замереть на пороге, не переступив его. Берта мгновенно, с ходу попала в пёструю сеть нот, сплетаемую чьими-то умелыми пальцами.
Энрике потянул её за рукав.
- Пошли-пошли!
- Что это? - отмерла Берта.
- Это - Заринка, - и он так улыбнулся, будто это всё объясняло.
Миновав абсолютно тёмную прихожую, они очутились в той самой комнате с заколоченным фанерой окном. Там было чуть светлее - свет проникал в щели между листами.
На подоконнике сидела темноволосая девушка в чёрном. Это в её руках так сладко пела гитара… Впрочем, с приходом гостей она оборвала мелодию, отложила гитару в сторону и встала с подоконника.
…Она была невысокого роста, стройная и довольно молодая - возраст было трудно определить - может, пятнадцать лет, может, двадцать. Чёрные джинсы и чёрный свитер. Густые волосы до плеч - а из-под длинной чёлки смотрят большущие тёмно-карие глаза. Вот из-за них и невозможно определить возраст: в наше время даже дети не смотрят с таким радостным интересом.
Девушка со странным именем “Заринка” ласково улыбнулась Берте, а потом, повернувшись к Энрике, заговорила с ним, и…Берта не поняла ни слова! Мальчик что-то ответил. Единственное, что успела извлечь Берта из их короткого разговора, - это то, что для Заринки этот непонятный, никогда прежде не слышанный Бертой язык, похоже, был родным, тогда как Энрике с трудом подбирал слова.
Заринка, видимо, всё для себя уяснив, снова улыбнулась Берте.