- Здра-ствуй! - это было первое русское слово, обращённое к Берте. Она не знала, что оно означает, но интуиция подсказывала ей: что-то хорошее…
========== Глава 14. ==========
Летний день разгорался всё жарче. С безоблачного неба слепо таращилось Око Великого Ра, безжалостно пекло в затылок.
Берте казалось, что каждый её следующий шаг может стать последним. Но она делала этот шаг…и ещё один…и ещё.
Дорогу удалось выяснить у какой-то старушки, торгующей никому не нужными лотерейными билетами. Та, видимо, знала необходимый Берте адрес не понаслышке, - поскольку, увидев оборванную девицу с выражением лица “краше в гроб кладут”, ничуть не удивилась и лишних вопросов задавать не стала.
…Площадь Гриммо находилась на другом конце города. От жары, общего упадка сил и напряжения из носа хлынула кровь. Берта села прямо на тротуар, зажав нос рукой и чуть наклонив вперёд голову - верный и безопасный способ остановить такое кровотечение.
Мир плыл перед глазами, превращаясь в довольно забавную сюрреалистическую картинку. А потом и вовсе пропал - его заменили ярко-зелёные с золотом пятна. Берта встала и, пошатываясь, пошла дальше, ориентируясь больше с помощью интуиции.
А перед глазами, затмевая зелень, плыли внезапно ожившие картинки-воспоминания. Яркие, как в магловском телевизоре.
Лиза…
Рыжая…ах, нет, - золотая! Солнечная.
…Ни раньше, ни потом Берта не встречала таких, как она.
А тогда…тогда, едва её маленькая крепкая рука взяла Берту за подбородок, а звонкий голос на ломаном немецком спросил: “Хочешь остаться с нами?”, Берта поняла: она хочет. Хочет навсегда остаться с этими необыкновенными людьми, выучиться их странному языку. А главное - хочет всегда, каждый день, видеть эту невысокую ладную женщину, в волосах которой будто запуталось солнце, а в глаза поцеловал ангел.
И врать, глядя в эти удивительно яркие, искрящиеся голубые глаза, было совершенно невозможно - это Берта тоже сразу поняла. И потому, после того, как её вымыли, переодели и накормили, рассказала Лизе всё. Оставив в тайне лишь тот факт, что она ведьма. Хотя Лиза, казалось, смогла бы понять и это. И чего на свете не смогла бы понять эта удивительная женщина!..
“Знаю, тебе горько от того, что с тобой сделали эти ублюдки. Но ты выдержишь. Ты сильная, хоть и всей своей силы не знаешь. С тобой ещё не самое страшное случилось. Тело - что! Сегодня есть, а завтра сгнило. А коли живо - так и заживёт. А вот если душа гнилая - тут уж ничем не поможешь. Хуже всего - душу потерять…”
Ей было почти тридцать лет. На Украине, где родилась и выросла, Лиза окончила цирковое училище. Выступала в цирке - работала “воздух”. Сорвалась с трапеции, получила серьёзную травму. Врачи говорили - не встанет. Но надо было знать Лизу…
Она встала, но выступать больше не смогла. А тут подвернулось удачное замужество, и Лиза, бросив цирк, уехала в Польшу.
Брак оказался не таким удачным, каким виделся ей сначала. Недолго прожив с мужем, Лиза послала его к чёрту и более о нём не вспоминала…
Создать бродячий цирк всегда было её мечтой. И Лизе всегда везло на встречи. Года два она моталась по Восточной Европе, собирая свой разношёрстный, разноязычный коллектив. Если учесть, что говорила Лиза только по-русски, по-украински и очень плохо по-немецки (Берта едва её понимала), то можно вполне оценить её подвиг. Впрочем, языкового барьера для этой женщины будто не существовало. Как и всех прочих барьеров, границ и стереотипов.
Но для удобства вся труппа объяснялась между собой по-русски - кто хуже, кто лучше, но говорили все. Пришлось выучиться и Берте. Но проблем особых не возникло - языки были, пожалуй, единственным, что давалось Берте легко. Школьный французский схватывался на лету.
Лиза замечательно пела - и взялась учить этому Берту. Вот эта затея показалась девочке полностью лишённой смысла. Как можно научить петь? Голос либо есть, либо нет его. А её слабый, сорванный той далёкой зимней ночью в грюнвальдском поле голосок уж совсем не был пригоден для пения. Но спорить с Лизой было невозможно.
“Понимаешь, весь наш мир - это ритм. День-ночь, зима-лето, вдох-выдох… Человеческое сердце бьётся в ритме, и пока есть этот ритм, человек жив. В человеческой речи тоже есть ритм. Но он сбит, несовершенен, и мы почти его не слышим. Высший ритм человеческой речи - это стих. А высший ритм мысли и бытия - это музыка. Она понятна каждому. В песне то и то сливаются. И это - Гармония.”
Русский язык, пение, акробатика (потом у них с Энрике уже был собственный номер)… Времени вспоминать о той подворотне не оставалось совсем.
Была ещё одна причина, по которой Берту взяли в труппу.
Ни одно представление цирка не обходилось без музыки, и музыкальные инструменты ценились на вес золота. Буквально за несколько дней до того, как Энрике привёл Берту, Яшка-скрипач приволок откуда-то синтезатор. Где стащил - не сказал…
В монастыре Берта училась играть на фортепиано под руководством суровой сестры Беттины. Та признавала единственный метод преподавания нотной премудрости - широкую деревянную линейку, которой лупила по неправильно поставленным рукам. Но Берта не бросала музыку, хотя занимались добровольно. Не бросала по закону страсти - ибо это была страсть.
Как бы там ни было, а умение Берты пришлось кстати. Она занималась озвучкой многих выступлений - когда была возможность пользоваться электричеством. А была она далеко не всегда. Денег иногда и на жильё не хватало, не то что на помещение… Что ж поделаешь, глупо было ждать от бродячего цирка какой-то прибыли.
Заринка…
Ну, звали-то её как-то иначе, но это не имело значения. В первую очередь, для неё самой.
…Ей было двадцать два года. Заринка родилась в Молдавии, рано осиротела и осталась в деревне, на попечении у сильно пьющих родственников. Девочкой особенно никто не занимался, а лет в четырнадцать её так сильно избили, что она попала в больницу. Родственников лишили опекунства, а Заринку должны были отправить в детский дом. Но в детский дом не хотелось, и, не дожидаясь выписки, Заринка из больницы сбежала.
Прежнее имя, вместе с прежней жизнью, она решила забыть накрепко и взяла себе новое. Почему-то приглянулось имя дочери индейского вождя из книги Джека Лондона “Сын волка”, невесть как попавшей в её палату…
Куда только не забрасывала Заринку жизнь! Привела даже раз в цыганский табор, где девушка и задержалась надолго. Хоть и была она для цыган “гадже” (“чужая”, то есть), но даже в таборе её вскоре полюбили. Да и кто бы её - такую! - не полюбил?..
В каком-то смысле она была даже необычнее Лизы. Что ведь она такое была, в сущности? Девочка из трижды неблагополучной семьи, беспризорница, такая же, как Берта, как Энрике… Чего только ей ни приходилось видеть! Жестокость, бесчеловечность, озлобленность… Но в ней самой всего этого не было ни на грош. А была только чистая радость бытия, интерес к миру и любовь к людям. Этого Бог ей отсыпал полной меркой. Хотя вряд ли Заринка слышала о Боге…
Когда ей пришло время табор покинуть, вместе с Заринкой ушли трое: Яшка, Зойка и конь Орлик. Ещё “ушла” Яшкина скрипка и неизвестно, чья гитара, которая досталась Заринке от цыгана, научившего её играть. Краденая, верно.
Таким составом они и выступали на улицах Венгрии, по которой тогда кочевал табор. Там они и встретили Лизу.
Яшка…
Берте с первого взгляда не понравился этот ладный, крепкий, чернявый парень с чёрными разбойничьими глазами. Он окинул новенькую оценивающим взглядом и, ухмыльнувшись на её растерзанное платье, бросил:
- Приютская? Что, не устерегли монашки?
Берта, конечно, ничего не поняла. Зато понял Энрике, и дело чуть не кончилось дракой.
Одеждой с Бертой поделились - кто чем. А через несколько дней к ней пришёл Яшка и принёс (вопрос - откуда?) длинное чёрное платье с люрексом и чёрный шёлковый платок, вышитый бисером. Берта никогда такой красоты не видела…