То ли старая забытая мина, то ли новый сюрприз от “духов”… И первый, и второй “бэтээры” полыхнули так, что не то, что потушить - подойти было страшно. А уж попытаться кого-то вытащить…
Берта, Энрике и Кэрри сидели в третьем. Дальше Берта не помнила…
Сознание вернулось - запахом. Раскалённого железа и горелого мяса. Запах этот потом долгие месяцы преследовал Берту - и ничем нельзя было его смыть, и никак нельзя было от него избавиться. Ей казалось, она вся пропиталась им: волосы, одежда, кожа… Душа, мысли.
Едва отпустила глухота после взрыва, Берта осознала ещё одну беду. Исчезла Кэрри. Каким образом это произошло - никто не мог понять. Искать её долго не было возможности…
До границы Таджикистана добрались без приключений. Эту дорогу Берта мало помнила. Запомнила только вцементированные прямо в закаменелую землю автомобильные рули - целый лес рулей. Ей рассказали, что это память о тех, кто погиб на этой дороге. Душманы обычно метили в едущую машину… Потом друзья таким образом ставили памятник погибшему водителю.
…Энрике и Берта, во избежание непоняток, назвались братом и сестрой. Сказали, что Лиза, сгоревшая в первом “бэтээре”, приходилась им родной тёткой. Больше вопросов им никто не задавал… Люди в отряде оказались что надо: дали денег, помогли добраться до Душанбе, где находился военный госпиталь.
…В госпитале ребят временно оставили. Но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное. Началась какая-то очередная, никому не нужная заваруха, народ схватился за ружья, по улицам снова поехали танки. Госпиталю сразу прибавилось работы - только успевай поворачиваться… Берта прибавила себе пару лет, и её взяли санитаркой. Энрике давно уже подрядился перетаскивать с места на место всякое-разное - будь то корзины с бинтами из перевязочной - или внеочередной покойник из палаты…
…Были ещё чёрные южные ночи, когда Берта просыпалась от собственного крика. Кошмары её не отпускали. Энрике тоже было скверно, и даже наверняка, но он держался сам и не давал сползти в чёрную яму безумия Берте. А до донышка этой ямы было уже не далеко…
Ей необходимо было вернуться обратно, в ту точку отсчёта, с которой всё и началось. В Грюнвальд. Берту тянуло туда, как тянет убийцу на место преступления.
Там, в госпитале, спасая многих (в её отделении почти не умирали), Берта понимала, что, конечно, делает доброе дело, но… Тех, кто по-настоящему был ей дорог, она не спасла. А должна была. И теперь надо было хотя бы отомстить.
Но Лизу, Никиту, Заринку, Яшку с Зойкой забрала Война. Ей не отомстишь. А был в жизни Берты ещё один человек, смерть которого так и осталась неотомщённой.
Мама…
В Грюнвальде жили те, кто её погубил. Теперь Берта думала о месте, где прошло её детство, только так.
…Она вернулась в Грюнвальд - одна. Энрике остался ждать её в Любеке.
Герр и фрау Штольц жили неподалёку от Фогелей. Подозрительные и прижимистые, они сколотили неплохое хозяйство - а в Богом забытой деревеньке так вообще считались богачами.
Если бы в ту далёкую страшную ночь их дверь открылась на стук маленькой Берты Лихт - кто знает, может, маму успели бы спасти…
У Берты не было определённого плана, что конкретно она собирается делать. Но когда она постучала в трижды запертую дверь Штольцев, план вырос в голове сам собой.
Ибо дверь Берте отворила хрупкая, зеленоглазая девушка - чудо с длинными белокурыми волосами. Берте и во сне присниться не могло, что у приземистых, кривоногих, упитанных Штольцев могла вырасти т а к а я дочь.
Изольде Штольц едва минуло двадцать три года - ровно столько, сколько было Раймонде Катэр в год её смерти. Девушка была мила, очаровательна - и совершенно ни в чём не виновата. Тем сложнее было раз за разом подсыпать ей в пищу особый сбор из сухих травок, собранных в соседнем лесу. А уж этот лес Берта знала, как свои пять пальцев.
…Фрау Штольц и не подозревала, что своими руками роет своей семье могилу, когда брала в услужение незнакомую девушку без документов, еле говорящую по-немецки. Но эта девушка была согласна работать бесплатно, только за пищу и крышу над головой. Фрау Штольц просто не могла устоять.
Берта не опасалась, что её узнают. Прошло уже шесть лет с тех пор, как она уехала из Грюнвальда. Да и тогда, раньше, они с Иоганом и Ульрихом жили в деревне только зимой. И кто там особенно присматривался к приёмышу Фогелей? Маленькая, тощая, стриженая, бегает в мальчишечьих обносках - на что там смотреть? То ли дело у Штольцев дочка - чистенькая, беленькая, нарядная - загляденье просто! Вот только жаль здоровьем слабая… Берта помнила, как фрау Штольц тайком бегала к Иогану просить травок для дочери.
Теперь Берте было тринадцать лет, она сильно выросла, дочерна загорела в Средней Азии, выучилась коверкать немецкую речь на русский манер… Узнать её не представлялось возможным. Вот только волосы у Берты, к сожалению, снова были очень короткими - как тогда, далеко в детстве. Вторично лишилась волос Берта ещё в Душанбе. Когда по прибытии в госпиталь с её головы сдёрнули грязный платок, то сразу отправили его в печку - платок оказался полон вшей. Вслед за ним в огонь отправилась и коса.
Когда Изольда заболела, никто особенно не удивился. С ней это частенько случалось. Но девушке становилось всё хуже и хуже, и родители забеспокоились, стали возить её по врачам. Берта про себя посмеивалась: яд, которым она пользовалась, был составлен из самых простых и безобидных растений. Получалось очень редкое и изысканное сочетание.
Дело уже близилось к своему логическому завершению, когда Берта решила проявить милосердие. Всё же Изольда была ей симпатична…
Штольцы уехали в Любек - договариваться о госпитализации. Изольда и Берта остались дома одни.
…Чудна’я всё-таки это штука - зелья! Порой один компонент способен полностью изменить все свойства окончательного продукта.
То, что тогда кипело у Берты в кастрюльке, до некоторой модификации было простым отваром от бессонницы. Но после нескольких несложных манипуляций зелье потеряло способность усыплять, зато приобрело некоторые другие свойства…
Изольда, доверчиво принявшая из рук Берты чашку с “всего только травяным чаем, госпожа”, оказалась полностью парализованной. На время, разумеется. Но этого времени должно было хватить.
Широкое лезвие кухонного ножа было так хорошо отточено, что Берта увидела в нём отражение своего лица. Лица убийцы. Потом она прошла в спальню к Изольде и нанесла первый удар.
Ударов было много - Берта не хотела, чтобы девушка умерла сразу. Алые раны расцветали на её белой коже, кровь пропитывала волосы… Это было красиво.
Поздно вечером вернулись Штольцы и не смогли отпереть входной двери. Заподозрив неладное, позвали соседей и дверь выломали.
Фрау Штольц от увиденного скончалась на месте. Берту выволокли из дома чуть ли не за волосы. Та не пробовала сопротивляться, хотя окровавленный нож едва смогли вырвать у неё из рук.
…Она только смеялась - весело, беззаботно, как только дети смеются.
Самосуд - штука жестокая и часто - кровавая. С Бертой хотели разобраться, не дожидаясь полиции. Кто-то плеснул ей на платье бензином. Нашлась и зажигалка…
Если бы не случившийся в толпе Ульрих Фогель, дело могло кончиться плохо. Магу не составило никакого труда отвести глаза этим доморощенным инквизиторам. А потом он подошёл к Берте, взял её на руки, как в детстве, и понёс… И за те полчаса, что Ульрих нёс её до их лесного домика, Берта всё Фогелям простила - и предательство, и одиночество.
…Лесная избушка совсем не изменилась. Будто и не было этих шести лет.
Но умер Иоган - как и отчего, Берта внятного ответа не получила. Ульрих отмалчивался - он вообще стал другим, взрослее, серьёзнее. Да и внешне здорово изменился - вылитый отец стал. Берта вряд ли бы узнала в этом рыжебородом великане своего названного брата.