Видно, так назначено судьбой,
Судьбой…
Как ленточка, что, кажется,
Вьётся, а не вяжется,
Она вовсю куражится,
Смеётся надо мной,
Надо мной…
Поезд тронулся. Медленно, тяжело дрогнули вагоны - раз, другой, третий…
Мимо проносились люди, вещи… Вот закончилась платформа, рядом зазмеились сверкающие рельсы, замелькали одинаковые серые столбы. Берта внезапно заметила, что за окном вдруг погасли все краски. Мир тоже стал серым и одинаковым.
“Волки - почти дальтоники. Так неужели же?..”
Но нет, всё обошлось. И уже через минуту трава снова стала зелёной, а небо - безоблачно-голубым.
Берта успокоенно прислонилась виском к окошку. Теперь ей только дорога осталась…
Поезд набирал скорость - всё быстрее…быстрее… Дальше…дальше… Вагон мягко покачивался.
“Чайку качает - никак спать не уложит - колыбель волны” - неторопливо проплыло в мыслях это японское трёхстишие. С каких это пор её внутренний голос обрёл черты Ремуса Люпина?..
“Человек живёт и привязывается невидимыми нитями к людям, которые его окружают. Наступает разлука, нити натягиваются и рвутся, как струны скрипки, издавая унылые звуки. И каждый раз, когда нити обрываются у сердца, человек испытывает самую острую боль”.
Так оно и есть. Берта привыкла легко расставаться и легко забывать. Но вот сейчас непонятная тоска заползла в сердце и никак не хотела отпускать.
“Хогвартс… Профессор Снейп… Леди Лукреция… Увижу ли я вас когда-нибудь ещё?” Рем…
Горькое слово - разлука.
…Слишком быстро перестало хватать воздуха. И - вот она, первая ласточка! - в нос ударил резкий запах пива. Мерзость какая! Берта заоглядывалась по сторонам - откуда бы? Окружающая реальность снова стала тусклой и невнятной.
Далеко-далеко, в конце прохода между скамейками валялась сплющенная алюминиевая банка…
И вот оно, пошло, пошло волнами: курево, дешёвый одеколон, чей-то кожаный пиджак. Жвачка - кто-то прилепил под соседней скамейкой… Деньги…мятые магловские деньги в чьих-то потных ладонях.
Перед глазами заколыхалась мутная пелена…
Льётся…льётся, вот она, тёплая…липкая. Много её, сбегает ручейками с груди, по коленям, на пол… Так много её…и так просто. Прямо как пот.
Берта прерывисто вздохнула. Нет, это кажется, это всё кажется… Вот и та верёвочка белая за окном - она тоже кажется. Колышется, тянется…тянется.
…Нет, нет, вы не подумайте, ей не плохо, конечно, нет! Она вот только приляжет здесь на минуточку. И всё будет совсем хорошо.
С Богом, милый мой!
Вот и ты прощаешься со мной,
Со мной…
А мне осталась боль моя,
Подружка сердобольная, -
И что же тут поделаешь! -
Опять она со мной,
Со мной…
Уехали… Ох, и далеко, кажется, уехали! Конечная станция напоминала какой-то заброшенный полустанок. Вдалеке виднелась крохотная деревенька. Но Берта туда не пойдёт.
Сразу за полустанком, мягко шелестя, темнел лес.
Знай - только знай! -
Что у каждой нашей встречи - острый край.
Мне сегодня снова глаз твоих тепло
Заслонит вагонное стекло…
В лесной прохладе Берте сразу стало немного легче. Ясное дело, она в любом лесу чувствовала себя, как дома. Вот и сейчас Берта по-хозяйски ступала по ковру из сосновых иголок, даже не запинаясь о корни. Двигалась бесшумно - лес будто уже отравил её своим дыханием, уже изменил её. Движения стали мягче, более чуткими, осторожными. Не задеть, не повредить, не привлечь к себе ненужное внимание…
Впрочем, надолго всплеска эмоций от радости в о з в р а щ е н и я не хватило. Девушка, совершенно обессилев, опустилась на мягкий мох и закрыла глаза…
…Ей четыре года. Ранняя весна. Берта только-только выздоровела после тяжелой болезни. Ульрих в первый раз вынес её на солнышко - бережно, как хрупкий цветок. Берта сидела у него на руках, завёрнутая в старую тёплую куртку.
С неба лились солнечные лучи. Света было столько, что он просто не помещался в глазах.
Внезапно Ульрих замер, будто весь настроенный на одну волну.
“Что ты?” - Берта тогда говорила очень тихо, шёпотом.
“Земля…” - счастливо и потрясённо прозвучало в ответ.
Берта высунула из свёртка свою маленькую стриженую головку.
Далеко-далеко, у горизонта, за грядами изрядно просевших под мартовским солнцем сугробов виднелась узкая полоска тёплой влажной недавно оттаявшей земли…
Ульрих стоял неподвижно на высоком крыльце их дома и, верно, чувствовал себя первооткрывателем.
…Пройдёт время. То, что сейчас уже разливается в её крови, вскоре изменит её всю. Переплавит каждую косточку, расщепит каждую клетку - и соберёт снова, но уже не ту, что прежде. Иными станут чувства и восприятие. Время сотрёт с души и тела отпечатки памяти.
“И что же я буду тогда?”
Вдруг…что-то будто позвало её. Или нет, но анализировать сейчас она просто не могла. Повинуясь этому вкрадчивому и властному зову, Берта встала. И пошла - наугад, без тропинки.
Быстрее, быстрее, до самого оврага…она знала, что там будет овраг, чувствовала!
И - вниз, вниз, непременно. Трава под ногами сменилась песком, уши наполнил тихий неотступный плеск, в лёгкие втёк чистый речной запах…
Сброшен в сторону надоевший рюкзак, следом за ним - одежда. Бинт почти сорван - всё равно на нём живого места нет от натёкшей крови…
Студёная водичка крапивой осекла. Но это поначалу только. Потом Берта с наслаждением плавала, совсем забыв о времени. Вышла из воды, только когда совсем окоченела.
Сразу растянулась лицом вниз на тёплом песке. Заходящее солнце кошкой лизало спину, и жизнь показалась Берте не такой уж отвратительной.
Вдруг у неё над головой кто-то негромко присвистнул.
========== Глава 16. ==========
Берта резко вскинулась на свист. Быстро села, выпрямилась, не озаботившись тем, что совершенно не одета. Готовая, по инстинкту зверька, либо удирать, либо защищаться.
Всего в нескольких шагах от неё, опираясь плечом о ствол дерева, стоял…нет, измученный разум Берты был не в состоянии подобрать имя этому…существу. Несомненно было лишь то, что стоящий принадлежал к особям мужского пола и совершенно беззастенчиво разглядывал Берту.
- Вот так улов!
“Ого! Он ещё и разговаривать умеет!” - подумала Берта.
Незнакомца можно было даже принять за человека - на большом расстоянии и при густом тумане. Он был не очень высокого роста, но и за версту видать - силища в нём такая, что шутить с ним точно не стоит. Широкоплечий, очень сутулый, он, кажется, того и гляди готов был встать на четвереньки. Что, собственно, и проделал, отделившись, наконец, от ствола и очень близко пройдя мимо Берты - к воде. Опустился возле и абсолютно естественно, по-звериному принялся лакать.
Берта, как заворожённая, следила за ним.
“Это что же - и я теперь такой же стану?”
Незнакомец, тем временем, напился досыта, выпрямился и обернулся.
- Ты бы оделась. Дело к вечеру - от воды холодом тянет, - потом, заметив её замешательство, добавил: - Да не бойся ты! Я сейчас в этом смысле совершенно безопасен. А жаль… - он снова мечтательно оглядел её всю. - Вот перед полнолунием я, на тебя такую…складненькую в лесу наткнувшись, за себя не поручился бы.
А глаза у него были карие, блестящие, весёлые и жестокие одновременно. Волчьи. А каким ещё глазам быть у вервольфа?
- Да и ты, видать, тоже сегодня не настроена развлекаться, а, крошка? - продолжил он. - Крепко же тебе в прошлое полнолуние досталось! - покачал он короткостриженной лобастой головой, оглядывая увечья Берты. Потом приблизился к ней, не утруждая себя вставанием на ноги. - И ведь глянь, как здорово карты легли! - когда он протянул к ней руку, Берта инстинктивно отодвинулась, ища глазами свою рубашку. Но её непрошенный визави даже внимания не обратил. - Чуть выше, - провёл рукой по её шее, - и труп. Чуть ниже, - коснулся груди, - и амазонка…