Невообразимо знать, что второй портрет этой дамы пугает резкими воплями вошедших в прихожую, там, внизу.
А та, что здесь, на портрете, милостиво и горделиво улыбается, не предполагая, что ожидает её в будущем, когда она останется одна. Но пока рядом с ней муж…
Орион Блэк (как гласила подпись на портрете) внешне казался довольно заурядным — особенно на фоне яркой супруги. Встретишь такого человека в толпе — и никак не отличишь его от тысячи других. Аккуратно стриженные тёмные волосы, правильные, но, в общем-то, вполне обыкновенные черты лица. Одет он был в простую тёмную мантию. Но Берта (хоть никогда в жизни и не была модницей), посетив однажды лавку мадам Малкин, знала, сколько может стоить такая обманчивая простота.
Единственное, что при взгляде на Ориона Блэка бросалось в глаза — это усыпанный бриллиантами орден Мерлина. Эта награда была выписана не менее тщательно, чем драгоценности миссис Блэк.
Второй портрет, на который так часто заглядывалась Берта, совершенно терялся рядом с подавляюще парадным портретом родителей. В том, что изображённый на маленьком холсте юноша — сын Ориона Блэка, усомниться было невозможно. Те же волосы, то же лицо, те же серые глаза, только у отца взгляд спокойный и уверенный, а у сына — настороженный.
Приподнявшись на цыпочки, Берта прочитала подпись: «Регулус Блэк». Брат Сириуса… Как непохожи они друг на друга! Сириус пошёл в мать — красивый, яркий, раз увидишь — никогда не забудешь. Регулус тоже мог быть красивым — если бы не взгляд исподлобья, поджатые губы и напряжённое выражение лица. Но и красота его была бы иной, более сдержанной.
Он во всем походил на отца, даже мантия, в которой его запечатлел художник, была копией отцовской. На груди юноши тоже что-то поблёскивало. Берта пригляделась и увидела слизеринский значок старосты. Регулус Блэк с портрета был едва ли старше Берты.
Позже Берте показалось странным, что портрет юноши находится как-то на отшибе, вокруг него много свободного места, хотя другим портретам явно тесновато. Подойдя поближе, она разглядела следы на тёмных обоях — два гвоздя, один из которых был погнут, а другой — и вовсе сломан, и еще два маленьких отверстия пониже гвоздей. В тех местах, где они находились, как раз могла уместиться парочка холстов.
Странно…
Ещё один портрет, нравящийся Берте, находился в стороне от портрета родителей Сириуса, возле другого двойного портрета старого мага и чародейки, таких заносчивых с виду, что и смотреть на них не хотелось.
А вот портрет трёх совсем юных девушек, сидящих рядом на бархатной софе на фоне герба Блэков, показался Берте интересным.
«Белла, Ани и Цисси Блэк — дорогой тете Вальбурге с любовью», - гласила подпись. Ясно, что сёстры. Старшей не более двадцати лет, и она — красавица. Волна тяжёлых блестящих волос — настоящее великолепие; большие выразительные глаза, чувственный рот — всё в ней было ярко, заметно, даже чересчур. Скромный покрой платья почти не мог скрыть очертаний её фигуры. Лицо её дышало энергией и имело властное и надменное выражение. Под тяжёлым взглядом тёмных глаз хотелось опустить собственный.
Как же её могли звать? Больше всего этой девушке подошло бы имя «Белла». Красавица…красавица напоказ.
Вторая сестра сначала показалась Берте копией первой — только младше. За близнецов их нельзя было принять только потому, что разница в возрасте ощущалась довольно чётко. Есть различие в манере держать себя между взрослой девушкой, уже появляющейся в свете, и девочкой, ещё не окончившей Хогвартс. Но позже Берта поняла, что дело не только в возрасте. При бросающемся в глаза сходстве сёстры здорово различались. У обеих длинные тёмные волосы — но у второй сестры пряди лёгкие и пушистые, и не кажется, что они оттягивают голову назад, делая осанку ещё более горделивой — как у старшей сестры. И вообще, если приглядеться, средняя сестра заметно сутулилась — несмотря на вероятное аристократическое воспитание.
Черты лица у обеих сестёр поразительно похожи, но у второй они как-то тоньше, и от этого лицо выглядит более сдержанным. Но не менее привлекательным — если лицо старшей сестры сразу обращало на себя внимание своей яркостью, то лицо средней заставляло в себя всматриваться и тем долго не отпускало чужого взгляда.
И глаза…глаза у неё были совсем другие. Меньше, и разрез их необычный, нежный, и цвет — серые, чуть затуманенные. И, может, более опасные это были глаза, чем у её сестры.
О третьей девочке — потому что до девушки ей оставался год или два — сразу хотелось подумать, что никакого родственного отношения к первым двум она не имеет. Но раз она тоже носит фамилию Блэк…вполне возможно, что её матушка просто-напросто согрешила с ангелом. Ибо белокурые волосы и голубые глаза девочки никак не вписывались в общую композицию полотна.
Что ещё немного удивляло — это то, что старшая сестра со своим почти-отражением-в-зеркале едва соприкасалась рукавами платьев, тогда как младшую крепко обнимала за плечи.
Берта часто смотрела на них. Такие красивые…такие разные…такие похожие…похожие в главном — в своём счастливом девичестве, в своей довоенной беззаботности. Ведь портрет явно написан до войны.
Какими они стали теперь? Да полно — стали ли? Живы ли они сейчас? И если живы, то как сложилась их жизнь?
Берта знала, что в Гербовый зал ходит не одна. Однажды девушка всё же застала там Кикимера. Стоя напротив тех же самых портретов, что так нравились Берте, домовик плакал. И Берте не нужно было спрашивать, почему.
По злым обрывистым высказываниям Сириуса, по воплям портрета миссис Блэк в прихожей, по тихому, но различимому бормотанию Кикимера Берта поняла, что когда-то давно в этой семье разразилась страшная трагедия. И что, по сути, она и разрушила эту семью. Что бы там ни было — от Сириуса, от портрета миссис Блэк, от Кикимера до сих пор веяло непреходящей болью.
Но какое дело до них было Берте?
Всё, что случилось, случилось в далёком прошлом. Незачем ворошить старое. Даже если кто-то из тех, кто теперь надменно глядел с портретов, физически остался жив, время наверняка изменило их до неузнаваемости. Той жизни и тех людей на свете больше нет. А живым остается жить.
Больше в Гербовый зал Берта не ходила.
Да, живым — жить и смотреть по сторонам. Берта не особенно вникала в дела Ордена (да и кто бы стал её в них посвящать?), но кое о чём всё-таки догадывалась.
То, что ситуация накаляется, становилось ясно — по напряжённому гулу голосов, по почти ежедневным собраниям, по постоянно приходящим в дом разнообразным волшебникам. Некоторых Берта запомнила.
Высоченный темнокожий колдун в аврорской форме выглядел весьма колоритно, и, конечно, его нельзя было пропустить мимо глаз.
Вид хромого старика, подозрительно косящего на всех жутковатым искусственным глазом, покоробил даже много чего видевшую Берту.
Звонкоголосая молодая женщина с ядовито-розовыми короткими волосами, похожая на магловскую неформалку, смотрелась в штаб-квартире настолько несуразно, что странно было думать, что она тоже из Ордена. А это наверняка было так: здесь она появлялась часто и присутствовала на всех собраниях.
Несколько раз Берта видела в доме Северуса Снейпа, но подойти к нему не решалась. Да и зачем? Главное, что он был жив и вполне себе бодр.
Дамблдор и профессор Макгонагалл тоже иногда появлялись в штаб-квартире.
А вот Уизли жили в ней постоянно. Как въехали в июле месяце, так и жили. А поскольку разговоры этого семейства частенько вертелись вокруг безденежья, причина переезда была ясна: снять квартиру в Лондоне этим орденцам было не по карману.
Берта всё никак не могла понять, сколько же их? Сначала въехала маленькая толпа, потом к ним присоединились ещё и ещё кто-то. Потом кто-то уехал. Конечно, все они были разные, но и сходства было достаточно — все рыжие, шумные и бестолковые.