Сириус не выдержал и отложил листок в сторону. Какой же мастер сумел так пригвоздить разум и сердце зрителя к какому-то беглому наброску! Какой-то особый вид магии? Сириус знал живопись только по фамильным парадным портретам в тяжёлых дорогих рамах, и эти роскошные полотна нимало его не трогали.
…Далее следовало множество копий с одного и того же оригинала. Причём оригинал сидел сейчас в двух шагах от Сириуса Блэка. Надо сказать, что в своих портретах, зарисовках, набросках, силуэтах художник здорово польстил Берте. Та, нарисованная, сводила с ума змеистыми чёрными косами, льдисто-холодным взглядом из-под полуопущенных век, красивейшими руками. Да уж, влюблённые глаза и серую мышку способны преобразить в королеву… Перебирая листы, Сириус мысленно присвистнул и быстро отложил один из них. Долго рассматривать невесту друга в таком…э-э, смелом ракурсе явно не следовало.
Последний рисунок был непохож на все прочие — но тем и привлекал. Резкий и жёсткий росчерк скорого карандаша. Никаких деталей. Только злая хватка опытного глаза, выделяющая сразу главное. И вот уже вспорхнула на острые плечи крылатая шаль, запрокинуто в небо экстатически прекрасное лицо, полыхнула складками и оборками цыганская юбка, изломанно застыли руки в напряжённо сгустившемся воздухе — быть может, менее красивые, чем на других рисунках, но более выразительные.
- Это Зойка, - пояснила Берта, заметив, видимо, что Сириус как-то уж слишком долго и внимательно разглядывает рисунок.
- Зойка? - нелепо переспросил Сириус, совершенно потерявшийся в веренице незнакомых лиц.
- Ну да. Цыганка. Здорово танцевала. Никто так не умел.
За короткими, скупыми фразами, произнесёнными трудным придушенным голосом с сильным акцентом, Сириус уловил только прошедшее время.
- А теперь?
- Теперь — нет. Их, - движение головой на ворох опавших с фортепиано листков, - никого нет.
- Что-то случилось?
История о том, что случилось, была яркой, очень красивой, переливчатой — и так же безысходно, по-абсурдному страшной. Увлечься и потеряться в ней можно было легко. Бездны всегда притягательны. А здесь всё было настолько вне логики и разума — праздничное начало и жуткое окончание. Впрочем, чего еще ждать от цирка?.. Но мысль о том, что можно жить и так, мимо житейских формул, странствуя и сверкая, а погибать — не во имя чего-то, а просто так, показалась на диво соблазнительной человеку, который больше всего на свете любил свободу. Кроме того, жизнь самого Сириуса так часто протекала вдоль берегов бреда, что в фактическую часть изложенного он поверил безоговорочно.
- А ты тоже танцевала?
Берта слабо улыбнулась.
- Нет. Я играла, - кивок в сторону клавиш.
- И, наверное, пела…
- У нас все пели.
Сириус со вздохом присел на корточки возле её стула и развернул Берту к себе.
- Ну, вот и спела бы. Всё равно тоска…
Берта смерила его долгим взглядом. Потом резко повернулась к клавишам. …А музыка уже плыла по комнате — на этот раз не столь сложная, приводящая в недоумение, но сразу трогающая до глубины души, потому что говорила она о нежности. А вслед за ней звучали слова на непонятном Сириусу Блэку языке, но интонация, говорившая о любви, грусти, прощании, надежде, делала их ясными. Ведь искренность не имеет наречия.
Голос у Берты был не очень сильный, глуховатый, будто бы отстранённый. Пение не поражало красотой и мастерством, но здесь и сейчас Сириусу хотелось слушать и слушать этот голос. Живое пение, даже не профессиональное, всегда притягивает.
Когда Берта допевала последнюю фразу, Сириус не сразу понял, что её руки уже не касаются клавиш, а спокойно лежат на коленях.
- «Опустела без тебя Земля… Если можешь, прилетай скорей…»
- О чём это? - поднял на Берту Сириус расфокусированный взгляд. И она рассказала Блэку о звёздах и нежности, о свободе и смерти, о французском лётчике и философе, жившем и умершем свободно. В полете — как птица или поэт.
…А руки у Берты и впрямь были царственно хороши…
- Ты, наверное, хорошо танцуешь? - неожиданно спросила девушка.
- Ну…учили в детстве, - ответил сбитый с толку Блэк. Да, издержки воспитания юных аристократов.
- Меня научишь?
Блэк хмыкнул.
- Что ж, можно попробовать, - и тут он вспомнил одну любопытную деталь. - Видишь, вон там светлое пятно над клавиатурой? Если прижать к нему ладонь и задумать какую-нибудь мелодию, инструмент начнет играть её сам.
- О, колдовство!
- Ну да. Этой штукой пользовались, когда ни граммофонов, ни радио ещё не было.
И когда в этом доме вечера танцев ещё были.
- Надо проверить, не разладилось ли за столько лет… Встань-ка.
Но как только Берта встала, Сириус на миг позабыл про инструмент, потому что увиденное вызвало у него улыбку.
- Ты в этом собралась танцевать?
Её серенькое платьице было до того дешевым, до того бедным, что его хозяйку скорее хотелось пожалеть и накормить, а не приобщать к благородным искусствам.
- Больше не в чем, - хмуро глянула Берта. - Концертные наряды я продала. Давно.
- Понятно, - с серьёзным видом кивнул Сириус. - Пойдём.
Комнатка, куда её привёл Сириус, была такой маленькой и незаметной, что Берта не нашла бы её сама, даже если бы взялась искать. Всё её пространство занимали стройные ряды кронштейнов, завешанных разнообразной одеждой. Чего тут только не было! В тусклом полусвете комнаты трудно было различить отдельные вещи. Шкафы, шкафчики, в углу Берта приметила даже объёмистый сундук. В центре величественно возвышалось большое зеркало. Его запыленная поверхность отражала смотрящего в полный рост. Да, Берта слышала раньше, что в богатых домах есть такие специальные комнаты — гардеробные, а вот теперь довелось и своими глазами увидеть.
Ну, ты выбирай, меряй…а я выйду пока, - в голосе Сириуса Блэка прозвучало что-то похожее на смущение. Удивительно.
Берта кивнула и через мгновение оказалась наедине с Её Величеством Гардеробной. Никакого особого восторга девушка, впрочем, не испытала. Возможно, это казалось слегка необычным, но Берта к нарядам была равнодушна. Только платья для выступлений ей нравилось выбирать, а чаще — придумывать, выбор в бродячем цирке был невелик. Что ж, если представить, что это костюмерная какого-нибудь роскошного театра, то всё становится гораздо проще…
Вообразить себе это было нетрудно — содержимое шкафов и кронштейнов располагало. Парча, шёлк, кружева, бархат, старинные фасоны и необычные аксессуары, обувь, которую нигде не увидишь сейчас — все наводило на мысль о подготовке к какому-то представлению. Как будто где-то здесь поблизости должна быть гримёрка.
Берта примеряла чепец с розовыми лентами и белые сетчатые перчатки, шляпу с экзотическим пером и меховую горжетку, голубой шёлк и травянисто-зелёный бархат. И ужасно себе нравилась — нежной барышней и инфернальной дамой. Но один образ заставил ее надолго замереть у зеркала.
…Да полно, она ли это? Может, за те полчаса, что Берта провела здесь, кто-то подменил её отражение в туманной дымке пыльного стекла?
Платье было длинным — впереди ещё открывало ступни, а сзади касалось пола соблазнительным шлейфом, отделанным кружевами. Простой, ничем не украшенный лиф открывал шею, плечи, руки, но туго стягивал талию. Юбка, гладкая спереди, но сзади собранная живописными складками, что неузнаваемо меняло походку. Жемчужно-серая ткань давала странный отсвет на бледную кожу — чётче выделялись волосы и ресницы, матовой сурьмой подсветило все впадинки и тени, загадочно засияли глаза. Рукой, затянутой в узкую высокую, выше локтя, перчатку, Берта раскрыла веер, висевший рядом с платьем. Томно обмахнулась им и, разглядывая своё лицо на фоне дымчато-серых страусовых перьев, недовольно нахмурилась. Что-то было не так… Берта отложила веер и вынула из волос шпильки. На плечи упали две длинные косы. Девушка еще раз придирчиво оглядела себя. Нет, не то… Привычным движением пальцев расплела косы, встряхнула головой. Распущенные волосы были хороши, но к этому платью нужна была другая причёска.