С добрым утром, - даже улыбнулась.
С добрым, - у него даже в горле пересохло.
Сам не понимая, что делает, почти копируя Берту, таким же плавным движением встал с пола и подошёл к ней.
Кожа её была прохладной, а его будто в жар бросило. Целовал её долго, отчаянно. Берта не противилась, только выгнулась у него в руках, чтобы ещё ближе, ещё слаще. Чтобы уж совсем с ума сойти — обоим.
Ещё больше Сириуса заводила мысль, что их могли бы сейчас видеть с улицы. Хотя, конечно, никто их видеть не мог.
А дальше началось что-то невообразимое. Если раньше Сириус Блэк жил от собрания до собрания Ордена, то теперь с самого начала каждого собрания не мог дождаться, когда же все разойдутся. И едва за последним гостем закрывалась дверь, Сириус шёл к Берте. Поесть успевали редко.
Зато часто на столе у них гостил Огневиски. Да и вообще всё это было похоже на пьяный бред. В минуты редкого просветления Сириус задавался вопросом: а что же происходит в голове у самой-то Берты? Но стоило ему встретиться снова с ее золотисто-медовым хмельным взглядом, как забывал Сириус обо всём.
Он не мог от неё оторваться. А вот она — она многое могла. Могла подойти неожиданно сзади, обнять, впиться губами в шею. Тогда Сириус ронял то, что оказывалось у него в руках в этот момент, за ненадобностью, оборачивался к Берте, ловил её лицо в свои руки, нырял взглядом в её глаза, заражаясь её желанием, как лихорадкой. И не важно было, где они оказывались в такую минуту. Всё было не важно.
Неверной рукой обхватив стакан, Берта могла расплескать на себя Огневиски — и тогда Сириус губами собирал тёмные капли с её кожи. Она смотрела на него из-под опущенных век долгим, глубоким, ничего не выражающим взглядом. Могла и оттолкнуть. И тогда он униженно просил её позволить ему прикоснуться к ней снова. И когда она позволяла, он был так счастлив, что больше ничего желать не мог.
Это, конечно, было неправильное, отравленное счастье. Сириус стал часто думать о том, как пошлёт к чёрту этот Орден, освободит от него свой дом — и будет жить дальше, как жил. Только с Бертой. Потом он ненавидел себя за такие мысли.
Ведь были ещё и другие размышления — о том, что он уже не верит в дело Ордена, не верит Дамблдору. Не верит, что когда-нибудь сможет выбраться из стен ненавистного дома. Да и весь остальной мир за порогом с недавних пор стал казаться ему малореальным, ненастоящим каким-то. Он состоял преимущественно из отчётов орденцев, из волшебных фотографий и газетных статей. Разве это реальность?
Реальностью были стены, знакомые с детства…и Берта. И вот сейчас Сириус не смог бы с уверенностью сказать, что такая реальность его не устраивает.
Пил он по-прежнему много. Вернее, пили они вместе. И о травке не забывали. И о музыке… Жалобные переливы клавиш старого фортепиано плыли по тихим комнатам. Берта просила пластинки, но в доме не было граммофона, а заказывать его где-то было опасно — штаб-квартиру могли обнаружить.
- А ты говорила, что любишь Ремуса… - Сириус лежит на ковре и смотрит в потолок, Берта где-то близко, он чувствует, как её дыхание щекочет ему кожу.
- Да, - водит пальчиком по синему иероглифу (азкабанская татуировка) на животе. До сладких мурашек, до полной путаницы в словах и мыслях.
- И как же ты?..
- Анестезия, - отвечает не очень понятно, а главное — занятие свое прекращает и отворачивается к стенке. Кожа у нее на спине нежная…с ума сойти.
- Что?
- Мне кажется, протрезвею — умру, - светлые серьезные глаза, без капли хмеля, такие, как когда она была человеком, наверное. - А мне нужно его дождаться.
Как будто пощёчину дала, честное слово!
- А я?
- А ты — его друг… - запрокидывает голову и смеётся, зрачки широкие, во всю радужку. - Тебе с этим жить, Блэк.
- И дрянь же ты… - на удивление и обиду совсем не осталось сил, особенно теперь, когда губы, только что произносившие эти холодные жестокие слова, прикасаются к его телу с такой бесстыдной лаской, что каждая клетка будто плавится в огне острого наслаждения, выпуская на волю душу. А та, хоть и отделяясь от тела, всё же вопиёт о жизни.
И Сириус жил. Остаток февраля, весь март, половину апреля. Между полнотой жизни и собственным предательством. До тех пор, пока не вернулся Ремус.
А когда Сириус увидел друга на пороге своего дома — тощего, потрёпанного, но живого и невредимого, - когда увидел Берту, стремительным беззвучным броском кинувшуюся Рему на шею, тут-то и понял, что всё кончено. Что он снова один, и, чёрт его знает, когда всё это переменится.
Конечно, Сириус мог ещё тешить себя гаденькой мыслью, что всё расскажет другу — и о себе, и об этой шлюхе. Вот только он прекрасно понимал, что никогда этого не сделает. Берту ему уже точно не вернуть (да и стоит ли возвращать?), а друга он потеряет навсегда.
Тем временем случилась весна, наступила Пасха, а вслед за ней — пасхальные каникулы у Гарри. Теперь больше, чем обычно, Сириус жалел, что нельзя пообщаться с любимым крестником. Только сейчас Сириус особенно остро ощутил, что Гарри для него — самый близкий человек на свете. Единственный, пожалуй.
«Ничего, вот только немножечко потерпеть до лета, а там я найду способ вырвать его от этих Дурслей…»
Эта мысль грела по-настоящему. Надо было собирать себя из обломков. Жизнь ещё не кончена. Не век же ему сидеть взаперти. Ни одна тюрьма не длится вечно, даже Азкабан, теперь Сириус это знал точно. Вот отвоюем войну, Гарри вырастет, будет жить здесь, на Гриммо, это уж непременно. И дом оживёт, переменится, они тут всё переделают, всё станет так, как хотелось бы Сириусу.
Главное — войну пережить. А там…кто знает…Сириуса всегда любили женщины. Может, будет и у него семья. Настоящая.
Сириус Блэк всегда был человеком дела, пустые мечты ему были несвойственны. Это она научила его мечтать — странная девочка-оборотень — в эти хмельные два месяца, что они были вместе. Вредная, пагубная привычка, почище Огневиски, но порой спасительная.
О Берте Сириус почти и не думал. Больше всего он думал о Гарри. Эти мысли были радостными — ведь Гарри, он вылитый Джеймс. Нет, не тот пятнадцатилетний раздолбай, товарищ по школьным проказам, а взрослый помудревший Джеймс — такой, каким он мог бы стать, переживи он первую войну. Удивительно это было наблюдать в хогвартском пятикурснике, и Сириус очень гордился крестником.
И ничто, ничто не предвещало беды.
========== Глава 11. ==========
Беда пришла неожиданно, летом, в конце июня.
Берта услышала внизу приглушённый топот множества ног, встревоженные голоса… Никакого собрания Ордена сегодня не предвиделось, поэтому девушка сразу почуяла неладное. Как могла, быстро сбежала по лестнице на самый первый этаж.
В прихожей оживлённо толклось что-то уж очень много народу. Сразу Берта разглядела высоченную фигуру Кингсли Бруствера, розовые волосы Тонкс, разобрала скрипучий голос Грюма… К удивлению Берты, среди них был и Сириус.
- Рем, что?.. - она нашла бледного сосредоточенного Люпина.
- Гарри в опасности. Мы уходим.
Её взгляд перебегал с одного лица на другое.
- Сириус!.. - по одному этому вскрику, наверное, уже можно было понять всё. Но это сейчас меньше всего волновало Берту. Она даже не заметила, как вцепилась в его рукав.
- Ну чего ты? - усмехнулся Сириус. - Я же скоро. Вот спасу Гарри — и вернусь.
Он подмигнул ей — лихо и весело — и она вдруг увидела его будто совсем иначе — безбашенным черноглазым мальчишкой с магической фотографии. Ей хотелось сказать ему: «Не ходи!», но слова отчего-то застряли в горле. Берта молча выпустила его руку.
Берта, хоть убей, не могла вспомнить, сколько времени в каком-то ступоре просидела под дверью, ожидая возвращения хоть кого-нибудь из Ордена. Из обрывков разговора Берта поняла, что доблестные бойцы направлялись в Министерство Магии, что именно туда проникли Пожиратели, что Гарри тоже там… И что из всего этого получится, предсказать невозможно.