Говорить на эту тему у Маргариты не было сил.
– Ешь! – буркнула, отворачиваясь.
Но сын не унимался:
– Она что, у нас будет жить?
– Котя, ешь! А то опоздаешь в детский сад. А я на работу! – процедила Маргарита.
– А эта? – мотнул он головой в сторону девчонки.
А «эта» незаметно схватила еще один соленый огурец и громко им хрупала. Рассол капал в чай.
Маргарита стиснула зубы.
Ну, Говоров… Он принимает решения!!!
Слезы так и подкатились к глазам, но вчера Маргарита уж поняла, что проку от слез не будет. Да и сына пугать не хотелось. В ясли хорошо бы определить, но пока дождешся места – времена тяжелые…
Где же взять няньку? Надо будет объявления почитать на домах. А может быть, Евсей Ильич кого-нибудь посоветует? Из своих, из госпитальных.
Только… это что же будет?! Нянька поселится в их квартире? Их до войны было трое в двух комнатах, вчера появилась четвертая – приблуда, а теперь, значит, еще и нянька будет тут мешаться и совать во все дела Говоровых свой нос, а потом сплетничать с такими же няньками на улице, выгуливая Лильку?!
Одно спасение – если Говорову предложат какую-нибудь руководящую должность и дадут квартиру побольше.
А если не предложат?
– Мама, а ты чего не ешь? – спросил Котя.
Маргарита покачала головой и отправилась к зеркалу – снимать папильотки.
Что бы такое сделать с лицом? Ведь сразу видно – всю ночь ревела! На службе Маргарита Говорова должна появиться счастливой победительницей – и никак иначе!..
Огромный портрет товарища Сталина был укреплен на фасаде Ветровского горкома партии. Красивое старинное здание, недавно покрашенное и побеленное, сияло чистотой. Милиционер у входа, взглянув на документы Говорова, сказал, что пропуск его готов и товарищ первый секретарь приказал идти к нему прямиком, не задерживаясь.
Товарища первого секретаря звали Дементий Харитонович Шульгин, и Говоров знал его еще с довоенных времен. Молодой аспирант Шульгин преподавал сначала на рабфаке, где учился Михаил, а потом вел на истфаке курс истории Древней Руси. Говоров писал под его руководством дипломную работу: «Русская правда» Владимира Мономаха как основной источник регулирования правоотношений в раннем феодальном обществе». Кроме того, Шульгин от партбюро курировал работу институтского комитета комсомола. Михаил был членом комсомольского бюро, активистом, и, несмотря на десять лет разницы в возрасте, они хорошо подружились, были на «ты» и часто проводили время вместе, то на рыбалке, то в театре, который оба очень любили, то просто за длинными разговорами обо всем на свете.
Дементий был в курсе эскапады с «похищением» Риты и готовился прикрывать друга, если бы вся эта история окончилась скандалом и вышла наружу. Он же стал свидетелем на их свадьбе, потом вместе с Михаилом забирал Риту из роддома, помогал с ремонтом в новой квартире, проводил у них все праздники (сам-то был одинок), а когда его назначили первым секретарем райкома, взял Михаила после окончания института на должность инструктора…
– Будем вместе работать! – говорил тогда Дементий. – Будем поддерживать друг друга.
Ни поработать, ни поддержать друг друга они особо не успели – началась война, оба были призваны. В середине войны Маргарита написала мужу, что Шульгин после тяжелого ранения комиссован, вернулся в Ветровск и работает теперь в горкоме партии. А потом стал и первым секретарем горкома.
– Разрешите? – спросил Говоров, входя и прикрывая за собой дверь.
– Разрешаю! – отозвался Шульгин, не поднимая головы от бумаг, но улыбаясь так, как мог улыбаться только он один.
Конечно, Говоров знал, что четыре года войны не могут пройти бесследно для человека, знал, что он и сам изменился, но Дементий постарел сильно. Он был все так же статен и очень красив, элегантен, как киноартист, в дорогом костюме и при галстуке (Михаил помнил, как перехватывало дыхание у однокурсниц, когда аспирант Шульгин поднимался на кафедру, и как шелестел ему вслед восхищенный девичий шепоток, когда он шел по институтскому коридору), однако выглядел гораздо старше своих сорока лет. Вот только улыбка осталась прежней – ослепительной.
– Товарищ первый секретарь горкома! – радостно отрапортовал Говоров. – Прибыл в твое распоряжение!
– Я тебя, чертяку, – Шульгин пошел к Говорову, опираясь на тяжелую черную палку, – с прошлого года дожидаюсь!
Говоров порадовался, что свою палку оставил дома, набрался сил дойти без нее. А то были бы… пара хромых, запряженных с зарею! Смех один.
Обнялись.
– Да ранило меня, – весело оправдывался Говоров. – Десятого мая, представляешь? Все победу празднуют, а я в госпитале. Ну, подлатали. А потом остался. Помогал немецким товарищам партийную работу налаживать!